7 апреля 1880. Понедельник
6–й недели Великого Поста. В Москве
Утром Гавриил Григорьевич Сретенский принес триста рублей от Александры Афонасьевны Богдановой, у которой вчера были; вчера вечером от нее к нему доставили с благодарностию за посещение. Я отдал о. Гавриилу сборную книжку, чтобы он завез к ней записать свою жертву. Приехал священник Сердцев с собранными им 530 рублями для Миссии. Все поражают неведомые благожелатели Миссии! Об этом о. Сердцеве я и не слыхал прежде. Именно заграничная Миссия совпадает с желанием благочестивых русских. — В девять часов поехал к о. Иоилю в Миссионерский Покровский монастырь; ища его, заехали сначала в женский, потом за Рогожскую заставу, где грязь непролазная. О. Иоиль еще и акцента купеческого не потерял; чистенько у него; несколько рисующиеся труды для Церкви. — Посмотрим, поможет ли, как обещает; а список предполагаемых жертвователей большой написал. Напротив него живет о. Геронтий — Пекинский, здоровеннейший; видел у него словарь Попова, пекинского драгомана; нужно в Азиатском департаменте попросить для Миссии. Виделся с прежним другом — о. Митрофаном, еще более седым, чем десять лет назад, но таким же добрым, тотчас за угощение рябиновкой. — С о. Иоилем доехали до Славянских номеров, к Марии Платоновне Бенкендорф, которая и содержит эти номера. — Немного обещала, хотя усердие есть. — К княгине Наталье Владимировне Долгоруковой; видел сына, толстого юношу, болеющего глазами; много превосходнейшего фарфора. Обещала небольшую лепту. — К Преосвященному Амбросию; говорил он об А. Н. [Андрее Николаевиче] Ленивове, что тот хочет целую Церковь построить в Японии, послал к княгине Марии Александровне Мещерской (супруге князя Николая Петровича, Попечителя Учебного округа). Приняла очень ласково, познакомила со всеми детьми, старшим сыном, юношей, очень бывшим больным; младшим, хорошеньким мальчиком, и четырьмя дочерьми; говорила о каком–то Юрии Степановиче Нечаеве, считающем себя родственником Святителя Алексия; обещалась побудить его к жертве на Миссию. К концу моего визита подошел и князь и был тоже очень ласков. — Вернувшись домой, пообедал, причем Преосвященный Алексий угощал меня рыбным столом, а сам ел горох и кисель только. Стеснительна такая чрезвычайная любезность! — Ответил Ивану Сергеевичу Аксакову на найденное на столе его письмо, когда буду у него. Нашел также на столе письмо от мадам Вестли, просящей помощи, ибо у нее пятьсот рублей долгу, и она готова лишить себя жизни. Эвона! Книгоноша — Сергей Гаврилович Тихшенев — пришел просить благословения. — К пяти часам, согласно условию, был у Гавриила Григорьевича Сретенского; подождал его немного, и отправились к протоиерею Ромодановскому, духовнику П. Ион. [Петра Ионыча] Губонина, просить, чтобы посодействовал получить от Губонина пожертвование. Любезно обещал; угощал чаем и рассказывал, как он в своем благочинии не дает воли церковным старостам, обходится без спрашиванья их. — Видели Церковь их; живопись, писанная Сергеем Ивановичем Грибковым, превосходная. Губонин украсил Церковь превосходнейшими ризами на иконы и паникадилом. — В семь часов к княгине Ольге Петровне Мещерской в гостинице Бучумова; целый вечер пустейшей болтовни, а пожертвовала всего двадцать пять рублей. О. Гавриил неподражаем для разговоров с подобными барынями и рассказывает иногда пресмешные вещи (как вчера о крещении, где протоиерей и князь Четвертин, кум, по очереди были сконфужены взаимно). — К девяти вернулся домой и застал ожидаемого Андрея Савельевича Шустрого, с которым и отправились к Василию Дмитриевичу Анурову; умный купец — чайный торговец; растолстевшая супруга — весьма добрая; угощали чаем и вареньем; так привольно было разговориться; тысячу рублей пожертвовал Василий Дмитриевич: половину от себя, половину как душеприказчик, — от умершего племянника! Купцы гораздо лучше на деле, благочестивее дворянства. Спасибо и Шустрому! Советовал оставить здесь адресы, куда писать и посылать деньги, — литографированные. — Часов в одиннадцать вернулся. Утомительно, однако!
8 апреля 1880. Вторник
6–й недели Великого Поста. В Москве
Утром написал письма к ректорам Академий московской и киевской — нет ли желающих в Миссию. Приложил рапорты и брошюры. Преосвященный Алексий взял отправить их как казенные пакеты. — К половине девятого — к художнику Сергею Ивановичу Грибкову; около него грязь непролазная. Мастерская во втором этаже, внушающая доверие к таланту хозяина. Воскрешение Лазаря — тут же предложил подарить Миссии. Были у него — священник о. Виктор Покровский, секретарь Совета Миссионерского общества, и И. А. Соколов, иконостасчик. Закуска: мадера, грибы, чай; молодая парочка — сын Илья Сергеевич и жена его Настасья Михайловна. — Соколов предложил иконы трех престолов из возобновляемой Церкви у графа А. Д. [Александра Дмитриевича] Шереметева. — Сергей Иванович взялся написать новые иконы в иконостасе, который будет сделан тоже даром одним жертвователем, по плану, виденному мною. — С о. Виктором — в Канцелярию Совета Миссионерского общества у Церкви Казанской Божией Матери, у Калужских ворот. Канцелярия помещается в комнатах, бывших когда–то о. протоиерея Ключарева, в которых и я бывал; о. Виктор живет наверху. В Канцелярии видел фотографии миссионерских домов и группы Собора на стенах, дела в порядке, архив, псаломщика–краснописца и диакона–делопроизводителя. Справился я, сколько о. Анатолию послали денег в конце года. Оказалось — пять тысяч. Потом о. Виктор позвал наверх поговорить о серебряных и кредитных рублях. Вот обстоятельство–то! В России только может быть! У меня в бумаге яснейшим образом — «рубли серебряною монетою», в следующей бумаге — определение общего собрания яснейше — «кредитные рубли». По глупости, или по упорству Аксенова, или кого другого произошло? — Хуже всего, что и я под бумагой определения подписался, не имея, конечно, возможности тогда на собрании в суете прочитать ее. — Не знаю, что выйдет! — К Ф. А. [Феодосии Александровне] Солодовниковой. Живут чистенько. Тетушка — разумная женщина. Приготовили в подарок Миссии приборы сосудов. Тетушка не прочь отпустить Ф. Ал–ну служить Миссии. Остается спросить о ней у ее духовников — угрешского о. Иова и о. Иоанна в Торговом ряду. — К о. Иосифу Сердцеву; а он от меня; зашли к нему; он еще достал от кого–то двести рублей. Пока он записывал пожертвование в сборную книгу, я занимался с его сыном, двенадцатилетним Гришей, которого он сам дома готовит в Семинарию, смотрел его карту Америки, экзаменовал с латинским. — Поехали с о. Сердцевым и добыли еще 1200 рублей, именно — 200 рублей от Обидиной, продержавшей долго нас под лестницей, и 1000 рублей от Спиридонова — с вопросами очень надоедливыми; у него — маленькая Тамара, внучка; деньги заготовлены в кармане; жена его — сестра адмирала Осланбекова. От странного генерала, не мывшегося десять месяцев болезни (он был когда–то Товарищем Министра внутренних дел), получил десять рублей для раздачи бедным. Филиппова, булочнцка, не нашли дома; Лабутина, фабриканта лакированных вещей, нашли, но праздно поораторствовали, а он показал свои лакированные ящики. Оказалось, что о. Сердцев всех предупредил, что мы будем. Чрез него всего Миссиею получено 1950 рублей. Спаси его, Господи! Если б побольше таких доброхотов! С ним были и у Николая Федоровича Самарина, пожертвовавшего четыре тысячи на Женскую школу (уже посланные о. Анатолию из Миссионерского общества в конце года); но и он, и вечером встреченный у княгини Черкасской Дмитрий Федорович Самарин отказываются от благодарности, говоря: «Это — не я». — Вернувшись домой и пообедавши, к семи часам отправился к княгине Катерине Александровне Черкасской; заехал, было, к Гавриилу Григорьевичу, чтобы вместе с ним — к княгине; но не застал его; сонно было, устал очень. У княгини собралось довольно большое общество: А. Н. [Александра Николаевна] Бахметева, Алексей Михайлович Иванцев–Платонов, оба Самарины, княгиня Долгорукова Наталья Владимировна (вручившая мне тут же тридцать шесть рублей, собранных ею, и взявшая расписку), княжна Катерина Павловна Баранова, ее сестра и прочие; дольше, чем до девяти часов, пришлось ораторствовать об Японии, что очень скучно; в начале десятого часа с Гавриилом Григорьевичем, пришедшим сюда же, поехали к Катерине Александровне Свербеевой, где ожидал и Дмитрий Александрович, сын знаменитого Хомякова, полный брюнет с умным лицом; вопросы его об Японии были все дельные, хотя о католической дисциплине, будто бы образцовой, понятие не совсем верное, кажется. Обещался пожертвовать богословские сочинения своего отца, ныне печатаемые, и другие его книги. Под конец вечера охрип, потому что говоренье — целый день. Около двенадцати часов вернулся на подворье.