Я виноват, я виноват
Я совершил преступления против народа
Поэтому народ считает меня объектом диктатуры
Мне надо опустить голову и признать свою вину
Мне следует быть послушным
Мне нельзя говорить или действовать без разрешения
Если я заговорю или сделаю что-то без разрешения
Вы можете бить меня, раздавить меня
Бейте меня, раздавите меня…
Плакаты с Великим Кормчим стали основным жанром изобразительного искусства: «10 000 лет процветания КПК и КНР!» — значилось на многих из них
Расцветали «сто цветов» науки
Широко распространено мнение, что «культурная революция» «давила» лишь творческую интеллигенцию, а «технарей» не трогала. Это не совсем справедливо.
После захвата власти в 1949 году коммунисты столкнулись с необходимостью как-то «управляться» с экономикой страны, и без того не самой передовой в мире, а вдобавок пострадавшей от долгой войны, схваток партий и смен правительств. По логике, следовало поощрить тех, кто способен возродить ее. Так, к середине 50-х рождается политика «расцвета и борьбы». Ученых мужей Китая — тех самых шэньши, которые всегда служили мозгом нации, призвали помочь партии, обольщая посулами столь же полной философской свободы, как в эпоху Чжаньго («Борющихся царств» V—III веков до н. э.), длившейся ровно до воцарения того самого Цинь Шихуана, который с этими свободами покончил. Красивый лозунг звучал так: «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ!» «Спецы» с готовностью проглотили наживку.
Однако подвели методы, насаждаемые сверху. «Большой скачок» 1958—1960 годов окончился плачевно: экономика Китая при приземлении на грешную землю переломала ноги и только случайно не свернула себе шею. Планка взята не была: трудовая мобилизация и тотальная идеологизация жизни, не подтвержденные никакими стимулами, помимо пламенных призывов, не смогли забросить страну в коммунизм. Правда, некоторое время «технари» по инерции еще ходили у власти в фаворе, а на гуманитариев нападали: еще бы — кто, как не эти демагоги, пикейные жилеты, нарушают общенациональную дисциплину самим фактом своего существования? В январе 1965 года ЦК все же решает перевоспитать и их. Премьер Госсовета Чжоу Эньлай объясняет: интеллигенты — это государственные рабочие, а вице-премьер Чэнь И призывает «образованцев» снять «буржуазные шляпы» и водрузить на головы «короны интеллигенции рабочего класса». До замены короны на остроконечный колпак жертвы оставалось чуть больше года.
Кампания «Отбросить четыре пережитка» — старую идеологию, старую культуру, старые обычаи и нравы — выливалась в книжные аутодафе
А пока «белизна» работников умственного труда преодолевалась путем мучительного «идейного реформирования» и «политического просвещения». Потянулась череда политических митингов, засвистели бичи «критики» и «самокритики». Мозговые штурмы сменились черной физической работой на заводах и в полях. Когда грянула «культурная революция», наступила полная определенность: те «умные головы», что начали работу по специальности до 1949 года, то есть при Чан Кайши и Гоминьдане, или даже обучавшиеся в первые семнадцать лет развития Нового Китая, автоматически перешли в разряд «белых специалистов». Страна отказалась от них, по крайней мере, пока они не «реформируются» полностью. А участники партийной группы, которые чуть позже образуют «Банду четырех» (Цзян Цин со товарищи), постулировали: «Чем больше вы учились, тем вы реакционнее». А кто же больше учился, чем ученые?
Вся история с учителями повторилась: собрания, аресты, обыски, конфискации, заточения в нюйпэнах — импровизированных камерах, тюремных и пыточных одновременно... Не дай бог, окажется, что какой-нибудь академик обучался за рубежом — он немедленно объявлялся американским или советским шпионом.
Вообще, множество сотрудников Китайской АН без разбора профессий попали под жернова. Были до смерти замучены десятки человек, многих довели до самоубийства, а ведь в традиционном Китае это считалось одним из самых страшных преступлений. Художники и архитекторы, гражданские инженеры и биологи, математики и метеорологи, геологи и физики-ядерщики... Так, Цянь Саньцянь, курировавший китайский атомный проект, «загремел» в ссылку из-за того, что в 1946 году выезжал в качестве научного советника правительственной делегации «националистов» на Первую конференцию ЮНЕСКО в Париж. Ровно через три дня после успешного взрыва ядерной бомбы возле озера Лобнор (Синьцзян-Уйгурский автономный район, 1964 год) Цянь отправился «усиливать социалистическое образование» в деревню. С приходом «культурной революции» он оказался «капиталистическим попутчиком» и секретным вражеским агентом…
Разрушение храмов было составной частью культурных перемен. Этих каменных львов уничтожили, как и сотни других. 25 августа 1966 года
В это страшное «культурное» десятилетие, с 1966 по 1976-й, под эгидой движения «вверх в горы, вниз в деревню» власти выслали более 300 тысяч активно работавших ученых и просто людей с высшим образованием на идейную обработку в специальные хозяйства, которые назывались «школами кадров 7 мая». Именно 7 мая 1966 года Мао подписал директиву о ликвидации различий между умственным и физическим трудом. В такую школу в провинции Хубэй попала, например, почти треть сотрудников Института зоологии КАН. Рабочие и крестьяне по разнарядке из Пекина тут же приступили к перевоспитанию буржуазных вырожденцев.
Эта эпоха, в которую Китай добровольно и осознанно отошел от формального высшего образования, объявленного «системой культивирования ревизионистской рассады», стоила стране не меньше миллиона несостоявшихся выпускников и ста тысяч гипотетических аспирантов. И все же, как ни удивительно, научная мысль умудрилась не остановиться: за кровавое десятилетие мудрецы из Поднебесной успели синтезировать биологически активный инсулин и транспортную рибонуклеиновую кислоту, испытали водородную бомбу, запустили несколько искусственных спутников, которые благополучно вернулись на Землю... Нация продолжала думать и творить.
Глазами очевидца
Вспоминает доктор исторических наук, профессор Юрий Галенович:
«20 августа 1966 года улица, ведущая к зданию Посольства СССР, была переименована в Фань Сюлу, то есть — «Борьбы с ревизионизмом». Стены окружающих домов и заборы покрылись дацзыбао, авторы которых обрушивались с проклятиями и угрозами на всю нашу страну, ее лидеров и самих посольских работников, обвиняя их в «антикитайской» «шпионской» деятельности. На одном из плакатов был изображен гигантский хунвэйбин, замахнувшийся каменной глыбой на наше здание; на другом точно такая же фигура подняла ногу, изготовляясь, очевидно, раздавить «советских ревизионистов». В типичной агитке, которую я прочел тогда и запомнил, будущие врачи, студенты Пекинского института китайской медицины, восклицали: «Довольно! Довольно! Довольно! В наших сердцах клокочет вся старая и новая ненависть! Мы не забудем о ней ни через сто, ни через тысячу, ни через десять тысяч лет. Мы обязательно отомстим. Сейчас мы не мстим только потому, что еще не пришло время мщения. Когда же настанет это время, мы сдерем с вас шкуру, вытянем из вас жилы, сожжем ваши трупы и развеем по ветру прах! Подписи: Лю Цзиньшэн, Чжан Кайсюань, Чжоу Инъю». Толпы подобных им хулиганов окружили все посольство, блокировали выходы из него. Они задерживали наши машины, стучали по ним дубинками, плевали в водителей и пассажиров. Кроме того, на проезжей части проспекта установили портреты Мао, оставив для проезда лишь узкий проход, а поперек мостовой наклеили лозунги, чтобы провокаторы могли вопить: вот, мол, «советские ревизионисты» «оскорбляют китайский народ и его вождя», задевая его портреты и «давя» лозунги. А иной раз осаждавшие вынуждали водителей ехать по узкому коридору, образованному детьми, которые буквально лезли под колеса; это тоже был «подвиг» во имя страны. Невозможно стало выходить из ворот: мгновенно собиралась толпа, в нас летели камни, подростки вопили: «Советский ревизионист — мерзавец! Разбить его собачью морду!» Очевидно, Мао и его приближенным нравилось, когда к нам применяли слово «хуньдань» — «болван и мерзавец». Еще помню, как китайские власти произвольно выбрали имена двух сотрудников нашего посольства и устроили для их изгнания очередную демонстрацию. Через мегафон по-русски громко неслось: «Сторож, сволочь, выводи такого-то и такого-то!» Официальные власти потребовали отзыва наших дипломатов из Пекина, объявив их персонами нон грата. Оба работника были вынуждены уехать и больше никогда не возвращались в КНР, хотя оба были синологами. Наверное, в те дни они сожалели о выборе профессии».