И вот мы в гостях у Кожедуба с Леонидом Быковым. Поздний вечер. А вернее, ранняя ночь. Она прошла в разговорах до утра. По радио прозвучал Гимн Советского Союза. Говорили и о фильме Быкова «В бой идут одни «старики» – кинорассказ о «поющей эскадрилье», ребята которой сражаются за Родину, а в перерыве между боями поют, играют. Это их досуг, отдых между воздушными сражениями. Пожаловались, что есть трудности с приёмкой фильма. Не то, чтобы не принимают чиновники из Госкино. Просто они не знают, к какому жанру его отнести: не то водевиль, не то комедия с трагизмом. Уж больно лихо играют в оркестре, и на этом фоне как-то их смерть воспринимается легко.
Фильм с подачи семьи Кожедуба посмотрели Устинов и Брежнев. Леониду Ильичу фильм очень понравился, после просмотра даже прослезился. Поблагодарил. «Отчаянные ребята ваши «желторотики», – сказал на прощанье. Впереди фильм ждали всенародная любовь, Большой приз на кинофестивале в Загребе, Первая премия на кинофестивале в Карловых Варах и Всесоюзном кинофестивале в Баку и множество других премий.
И как памятник фильму – скульптура в бронзе в Киеве над Днепром легендарного командира «поющей эскадрильи», который провозглашает: «Будем жить, ребята!»
А в честь 65-летия Победы в Киеве открыли памятник Ивану Кожедубу.
Всенародная благодарность и любовь!
Петр КУВИК,
бывший главный редактор киностудии им. А.П. Довженко, Украинской студии хроникально-документальных фильмов, «Коммунист», №38. 2010 г., Киев
АХИНЕЯ
Январь 1956 года, захолустный Гречанск, СССР. В убогой избушке работница ткацкой фабрики Таня готовится к застолью. Работница – редкий персонаж современного кинематографа, у нас все больше бандитки и путаны. Создатели фильма и наделяют простую рабочую девушку известными им чертами «героинь» новорусского кинематографа. Беспрестанно матерясь, развратничая и кощунствуя, шпыняя мать и выгоняя ее вместе с собакой на холод, Таня демонстрирует те черты, которыми в соответствии с представлениями «культурной элиты» наделены простые русские люди. И сказать нечего. Раньше можно было посетовать, что, мол, русские работницы вас обувают и обшивают. Не гоже, мол, так с ними. А теперь одевают и обшивают нас все больше работницы китайские и турецкие. Но с ними так не поговоришь...
Скудная стряпня завершена, пришли гости, начинается праздник. Собственно не праздник, вертеп. Опять ругань, танцы-обниманцы, подвыпившие парочки расходятся по укромным уголкам. Кто-то в хлам упивается. И лишь невозмутимый безногий гармонист (видимо, солдат-инвалид) на фоне общего безобразия играет бессмертные марши Великой Отечественной. Играет на похабно разукрашенной гармошке, посреди объедков и блевотины. Смотри, зритель, вот она – советская действительность!
Все кавалеры разобраны, потанцевать Тане не с кем. Таня срывает со стены икону Святителя Николая и пускается с ней в пляс. Яркая вспышка, визг собаки, пьяные гости в ужасе разбегаются. Посреди комнаты с иконой в руках застыла Таня. Какая-то неведомая сила не позволяет оторвать ее от пола, взять икону из застывших рук.
Так начинается пересказ (весьма вольный, несмотря на то, что фильм заверяет, что «основан на реальных событиях») известного православного предания о «Стоянии Зои» - так в действительности звали девушку, застывшую с иконой в руке в Самаре. Это предание одно из самых известных, многократно пересказываемое верующими с глазу на глаз в советское время, размноженное на листках «самиздата», а теперь воспроизводимое многотиражными книгами типа «Православные чудеса в ХХ веке». Пусть читатели не сочтут меня маловерным скептиком, но знакомый протоиерей, в частности, весьма предубежденно относится к «чудесам» из подобных брошюр, считая их недостоверными, а сами брошюры изданными без архиерейского благословения. А чудес там больших и малых пруд пруди: вот путешествие на «тот свет» грешницы-коммунистки Клавдии Устюжаниной, вот явление Божией Матери немцам - защитникам Кенигсберга, после которого у каждого нациста отказало оружие и наши взяли город в тот же час, вот Сталин испрашивает благословения у святой Матроны на защиту Москвы осенью 41-го, а вот Хрущева отправляют в отставку – не надо было преследовать верующих.
Но, может, эти чудеса и впрямь случились на Святой Руси. И предания о чудесах (лишь изредка политизированные и вздорные) все же учили людей нравственности и добру, укрепляли веру и устраняли сомнения. А вот чему учит вольный пересказ создателями фильма одной из таких чудесных историй?
Прежде всего, фильм глубоко не христианский. Предание о «стоянии Зои» написано в духе православного морализаторства. Легкомысленная, но в общем-то неплохая Зоя совершила святотатство – пустилась в пляс с иконой – и была наказана Богом (именно Богом, а в фильме источник наказания умалчивается). За наказанием следуют страдания (многонедельное стояние с иконой в застывших руках), покаяние (самой Зои, ее близких, милиционеров-караульных, врачей, многочисленных горожан и паломников – как говорит предание) и прощение. Освободившись от страшного недуга Зоя умирает на Пасху, завещая людям верить и не грешить. Совершилось ли покаяние Тани в кинофильме, воспылали ли верой окружающие? Опять ничего не сказали создатели фильма – Таня до последних кадров молчит...
Впрочем, авторы фильма намеренно уходят от малознакомой им духовной специфики. Сам момент чуда не показан (дорога компьютерная графика?), да и Таня предстает в течение всего фильма лишь несколько раз, все больше покрываясь плесенью и пылью (за пару недель все окружающие предметы покрываются толстым слоем пыли, как видно, так случается в квартирах нашей творческой элиты). Основное действо происходит вокруг главного персонажа – гречанского уполномоченного по делам религии при райкоме КПСС Кондрашова. Отметим, что уполномоченные по делам Русской Православной Церкви (именно так правильно называлась их должность) в 56 году были лишь в областных и республиканских центрах. И не при партийных органах, а при облисполкомах, т.е. при органах исполнительной власти. Но этих премудростей авторы фильма могли и не знать, а могли и просто по безбожным коммунистам проехаться без всякой причины...
Кондрашов (Сергей Маковецкий) в фильме предстает неким бесом-искусителем. Сначала ему встречается противник слабый – блудливый многогрешный журналист Николай (Константин Хабенский). Лениво позевывая он появляется на гречанской земле, более поглощенный раздумьями о даме сердца из редакции и подозревающей измену жене, чем о репортаже на атеистическую тему. Но гэбист Кондрашов, ехидно улыбаясь, сдергивает покров с истлевающего изваяния Тани и журналист-атеист падает в обморок. Затем пьяный и потрепанный Николай со всех ног бежит из страшного Гречанска, садится на ближайший поезд и, каясь, бросается в ноги всепрощающей супруге. Кажется, Николай единственный персонаж фильма, кому чудо пошло во благо – ячейка общества восстановлена.
Но у лукавого Кондрашова новая жертва – местный священник. Священник и уполномоченный друг друга ненавидят, строчат один на другого доносы. Но, понятное дело, берут верх Кондрашов и административный ресурс. Запуганный Кондрашовым священник с амвона произносит проповедь, что, мол, чуда никакого нет, это происки врагов народа. И не надо поддаваться панике. Сцена проповеди – единственная достойная внимания сцена. Кондрашов все время трансцендентно перемещается по храму. Вот он из-за колонны одобрительно кивает священнику. А через мгновение – уже коленопреклоненно стоит в центре храма (это упономоченный-то райкома!). А вот уже предстает перед самым лицом священника – с маленьким поповичем на руках. В общем, ведет себя как Коровьев из бессмертного булгаковского романа – колобродит и издевается.
Но запуганного и маловерного священника нужно добить. И Кондрашов приводит его в дом Тани, срывает покров и... священник падает в глубокий обморок. Кондрашов ходит кругами: «Ну что, нет чуда, говоришь? Нет?» Священник, следуя по неверному пути журналиста, напивается и исчезает из города, бросив семью. Кондрашов торжествует.