Стихи Парнок публиковались в журналах одновременно со статьями Андрея Полянина, оставаясь почти незамеченными. Они привлекут внимание только после выхода в 1916 году её первой книги «Стихотворения». В рецензии Владислава Ходасевича отмечалось: «В последние годы целый ряд появившихся даровитых поэтов заставил о себе говорить. Таковы Анна Ахматова, А. Герцык, Марина Цветаева, покойная Н.Г. Львова, полумифическая Черубина де Габриак. Так называемая поэзия женской души привлекла общее внимание любителей поэзии. Спрос вызвал предложение – и навстречу ему, то целыми сборниками, то отдельными пьесами на страницах журналов и альманахов, замелькали не только женские, но и характерно дамские стихи…» Ходасевич противопоставляет стихи Парнок этому «будуарному нашествию».
Уже в этом сборнике 1916 года обозначились основные формы и темы всей её поэзии. Постоянной от первых до последних стихов станет для неё тема родины, России:
Люблю тебя в твоём просторе я
И в каждой вязкой колее,
Пусть у Европы есть история, –
Но у России: житие…
Отзывы Аделаиды Герцык и Надежды Павлович тоже были более чем благожелательными, но самый оригинальный принадлежал Максимилиану Волошину. В статье «Голоса поэтов» он разбирал книги двух дебютантов Софии Парнок и Мандельштама, прислушиваясь к их г о л о с а м как «внутреннему слепку души». Волошин писал о её книге: «В ней ряд стихотворений, продуманных, замолчанных, молча закреплённых, и ряд стихов, крикнутых, прошёптанных, сказанных, отвеченных. Внутренняя статуя голоса возникает из этого зыбкого молчания сердца, прерываемого криком нахлынувшей жизни».
Ходасевич написал первую прижизненную и первую посмертную статью. В 1933 году он подвёл итог её недолгой жизни в поэзии: «Любители поэзии умели найти в её стихах то «необщее выражение», которым стихи только и держатся». Ходасевич писал о стихах Парнок, созданных до его отъезда из России в 1922 году. Более поздние её стихи не доходили до Парижа, да и в Москве о них знали немногие. В Москве вышло три её стихотворных сборника – «Лоза» (1923), «Музыка» (1926) и «Вполголоса» (1928). Тиражи их были ничтожными, а последний и вовсе вышел с грифом «На правах рукописи» в количестве 200 экземпляров. Она, надо думать, вполне могла, как наиболее близкие ей Цветаева, Ходасевич, покинуть Россию, но осталась, написав не менее примечательные строки, чем знаменитые ахматовские «Мне голос был…»:
Я не верю, что за той межою
Вольный воздух, райское житьё.
За морем веселье, да чужое,
А у нас и горе, да своё…
Многие из предсмертных стихов оставались неопубликованными вплоть до 90-х годов. В одном из них она оставила свою мольбу, свою заповедь русским поэтам:
Из последнего одиночества
прощальной мольбой, – не пророчествам
окликаю вас, отроки-други:
одна лишь для поэта заповедь
на востоке и на западе,
на севере и на юге –
не бить
челом
веку своему,
но быть
челом века
своего, –
быть человеком.
Виктор КАЛУГИН
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Не последний на миру
Литература
Не последний на миру
МЕМОРИАЛ
На Аллее литераторов в Омске появился ещё один мемориальный знак – памяти поэта Аркадия КУТИЛОВА, большая часть сознательной жизни которого прошла в подвалах, теплотрассах и на чердаках.
Так уж сложилась его судьба. На мраморной же глыбе, привезённой с Урала, только его имя и фамилия.
30 мая нынешнего года Кутилову исполнилось бы ровно 70 лет. Не стало же Аркадия, родившегося в деревне Рысья Иркутской области и записанного в свидетельстве о рождении Адием, летом 1985-го. Тем летом мы и встретились с ним на мосту через Омь в створе улицы имени Ленина. И расстались, не попрощавшись, как никогда обычно и не прощались, считая это дурным тоном. «Прощаются с телом, а не с человеком», – давным-давно заметил Кутилов. А вскоре после встречи на мосту его не стало.
Он изжил себя сам, выносившись, как вещь, которую не берегут. И место его захоронения «для невостребованных трупов» можно отыскать, подняв соответствующий милицейский протокол. Аркадий тогда хотя бы в Омске и впрямь был «не последний на миру», как в одном из его стихотворений, прочитанном мне за выпивкой на давно снесённом в Омске Казачьем кладбище:
Я рождён, видать, в рубахе –
Не последний на миру!
И щебечут даже птахи,
Что в рубахе я помру.
Его опознали тотчас, как обнаружили бездыханным в одном из городских скверов. Он был в рубахе (как предсказывал в стихотворении), когда остановилось надорванное неприкаянностью судьбы и жизни сердце. И я будто вижу пуговку, единственную на этой рубахе, отлетевшую при падении Аркадия в зелёную траву. И, быть может, увидит её и его внучка, когда площадка вокруг мемориального знака станет сплошь зелёной. Кутилов любил лежать на зелёной траве, раскинув руки и уплывая взглядом в высокое и одновременно такое близкое небо – бездонное, как и его лучшие стихи.
Николай БЕРЕЗОВСКИЙ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии: 14.08.2010 22:56:51 - Алексей Викторович Зырянов пишет:
Спасибо
Неожиданное из жизни талантливых людей. Очень полезно было прочитать.
11.08.2010 23:57:53 - Иван Ильич Егоров пишет:
Мимо главного
Вот жил талантливый человек. Точно я вам говорю талантливый - иначе бы памятника никак не удостоился. Только вот жил сильно сказано, потому что человек-то этот бомжевал. Как он дошел до жизни такой!? Об этом у автора ни слова! Оказывается у Аркадия Кутилова и внуки есть, а стало быть и дети и все равно бомжевал! Ну про государство я уже молчу! Оно у нас только угробить может! Видите сколько всего в одном абзаце. Человека не сберегли, а патетику разводим!
В списке не значатся
Литература
В списке не значатся