– Товарищ майор, ефрейтор Петухов прибыл в ваше распоряжение.
– Садись, Петухов. Вижу, что прибыл.
Ефрейтор снял с плеча винтовку с зачехлённым оптическим прибором, присел на краешек нар и примостил её между ног. Корж оглядел прибывшего. Хлипкий какой-то, совсем мальчишка, на спине под гимнастёркой выпирают острые лопатки. Нетронутое бритвой лицо и глазища под тёмными дугой бровями – неправдоподобно синие, огромные, опушённые густыми ресницами… Впору бы девушке такие.
– Давно воюешь? – недоверчиво прищурился Корж.
– На фронте пятый месяц, – резво поднялся ефрейтор. – На моём личном боевом счету двадцать восемь вражеских солдат и офицеров.
Синие глаза смотрели на майора не мигая, в глубине их светился огонёк гордости.
– Сиди, я сказал… – Батальонный плеснул в кружку спирта и протянул ефрейтору. – На, согрейся.
– Не могу, товарищ майор.
– Ещё не научился?
– Не… Рука твёрдость потеряет и глаз не тот после хмельного…
– Тогда, извини, я один… – Майор, не поморщившись, проглотил содержимое кружки, поднёс к носу ржаную краюху, не надкусив, положил её перед собой и продолжал. – Значит, счёт, говоришь, двадцать восемь?.. Добрый счёт. Позавидовать можно… Юнец ты совсем, а успел уже отправить к праотцам двадцать восемь человек.
– Фрицев… – негромко поправил ефрейтор, всё так же не мигая глядя на майора.
Корж поморщился, как будто только сейчас ощутил вкус выпитого спирта, и кивнул на винтовку:
– Из этого самого инструмента?
– Ага.
– Где стрелять учился?
– С Урала я… Папаня к ружью приохотил, когда я ещё совсем мальцом был. На зверя вместе ходили.
– Добро… Задачу знаешь?
– Засечь и обезвредить вражеского снайпера.
– Точно… Находиться будешь при мне. Сейчас что думаешь делать?
– Хочу познакомиться с линией обороны. Прикажите дать провожатого в первую траншею.
– Сам покажу. Идём.
Майор не любил ошибаться в оценке людей. Но о ефрейторе он вынужден был сразу же изменить своё первоначальное мнение. Безусый юнец с синими девичьими глазами оказался далеко не простоватым и довольно дотошным. Вместе они облазили все без исключения окопы и огневые позиции, занимаемые батальоном. Ефрейтор особенно долго задерживался в тех местах, где были настигнуты пулей жертвы вражеского снайпера. Он интересовался не только внешними приметами убитых – ростом, телосложением, но и особенностями их характера, привычками, просил солдат воскресить в памяти последние минуты жизни их товарищей: что говорил, как стоял, куда смотрел перед тем, как нашла его пуля снайпера? Он требовал точно указать, куда угодила пуля, в каком положении находился убитый. Не довольствуясь объяснениями, он сам опускался на дно окопа, принимал различные позы и всё делал какие-то наброски в синенькой записной книжице. Вернувшись в блиндаж, Корж ещё долго сидел с ефрейтором над схемой обороны батальона. А когда совсем стемнело, тот, захватив лопату, по указанному сапёрами проходу в минном поле уполз на ничейную землю.
Возвратился Петухов через час. Он вычистил обмундирование, проверил винтовку, долго перебирал патроны и, испросив у майора разрешение, улёгся спать. Корж приблизил чадящую гильзу-светильник к лицу ефрейтора – оно было безмятежно спокойным, мягким, целомудренным.
Корж проснулся на следующее утро, как обычно, чуть стало сереть небо на востоке, но ефрейтора Петухова уже не было. Он появился в блиндаже, лишь когда стемнело. Молча, не изменив выражения лица, выслушал раздражённого майора, – в этот день сразило пулей ещё одного солдата, неосторожно поднявшегося над бруствером окопа, – не торопясь, плотно поел и сразу же уснул.
Второй день также не принёс никаких изменений – рано утром Петухов опять исчез, с наступлением темноты неслышно вошёл в блиндаж, поел и вскоре забылся крепким сном.
А на третий день ефрейтор перевалился через бруствер в окоп ещё засветло, отыскал батальонного и, невозмутимо глядя синими глазами, доложил:
– Задание выполнено. Нет его больше, снайпера… Не там искали, товарищ майор. Сидел он у старой коряги. Хорошее место, хитрое…
Когда стемнело, разведчики приволокли тело немецкого снайпера. Корж отыскал ефрейтора в блиндаже – тот укладывал нехитрые пожитки, собираясь назад в дивизию, – и весело окликнул его, – майор сегодня был добрый.
– Пойдём, Петушок, поглядишь на своего двадцать девятого…
Приглушённо переговариваясь, около убитого толпились солдаты. Они расступились перед батальонным, и Петухов увидел у ног своих бесформенную груду камуфлированного тряпья, под которым смутно угадывались очертания человеческого тела. Напрягая зрение, он нащупал глазами светлое пятно – лицо врага, которое он видел в оптическом прицеле самое большее три секунды, и ему вдруг страстно захотелось разглядеть его поближе. Ефрейтор шагнул вперёд, наклонился, и тут же кто-то предупредительно направил слабый луч карманного фонаря в лицо убитого. Оно было серьёзным, застывшие стеклянные глаза не успели выразить ни страха, ни боли. Над правой бровью – аккуратное отверстие, тонкая чёрная струйка, прядь слипшихся бесцветных волос. Петухов ощутил на своём лице чьё-то шумное дыхание, в нос шибанул густой махорочный дух.
– Сеньку нашего он тоже в лоб… – прохрипел простуженный голос. – Сколько душ изничтожил… Зверюга!..
Вперёд протиснулся маленький, юркий солдатик. Он присел на корточки, восхищённо заглядывая снизу в глаза Петухова.
– Здорово ты его припечатал, ефрейтор!.. – удовлетворённо хохотнул он.
Когда вернулись назад в блиндаж, Петухов неожиданно попросил майора:
– Налейте спирту мне… если можно…
– Можно. Даже нужно. За твою победу, Петушок!
Майор нарезал сала и хлеба, налил спирту в две кружки. Одну из них подал ефрейтору.
– За твоего двадцать девятого!..
Ефрейтор жадно выпил содержимое кружки, закашлялся и, сразу как-то обмякнув, обратил к майору чуть помутневшие глаза.
– Я ведь совсем, товарищ майор… не выпиваю… Впервые сегодня. И первый раз увидел свою работу… А то всё, как на стрельбищах: плавно нажал на крючок – и дыра в мишени… Нажал – и дыра… Дайте ещё выпить...
Корж плеснул спирту в кружку ефрейтора. Мысленно обнял за острые плечи. «…Ничего, Петушок, крепись. Так нужно. Понимаешь, нужно!.. Ведь ты солдат…».
А ефрейтор Петухов сидел, закрыв лицо ладонями, и всё повторял, повторял:
– Здорово я его… А?.. Прямо в лоб припечатал!..
И неясно было, смеётся он или плачет.