Зачем ищу, спустя два века, страстно
Следы того, кто здесь гонял стада?
Можайское, Запрудское… А выше,
Туда, к истоку, птицей из-под ног
Степного ветра в травяном затишье –
Село моё родное Красный Лог.
Простор, простор течёт под роговицу
И вдохновеньем обжигает грудь.
Хоть пей и не пей его, а не напиться,
А коль напьюсь – мне больше не вздохнуть!
Что если правда: от Смычкова лога
К Дурному логу он, сам-друг Кольцов,
Околицей, нехоженой дорогой
Шагами мерил край моих отцов?!
Спустя два века здесь я не напрасно:
У времени оскал всё также зол,
Как в годы те, когда великий прасол
В батрацкой доле пил степной рассол.
Ночь бугаём сопела в зыби мрачной.
И языком костра с горячих губ
Стада созвездий слизывали смачно
Кольцовских песен неземную глубь.
Откликнется ли степь на зов потомка
И выплеснет ли на берег волна
Того певца холщовую котомку,
Где скарб – стихи и больше ни рожна?
Я вглядываюсь в ранний свет востока.
И глазу нет предела от глубин.
И только ветер над речной осокой
Слагает песни голубых равнин.
***
Тихо. Спокойно. Звёзды
Выпятились во тьму.
Жить никогда не поздно,
Вместе, по одному.
Лучше – под этим небом
И на своей земле,
Хуже – в краю, где не был,
Птицей – в чужом дупле…
Время не верит слову,
Время меняет смысл…
Что же мы снова, снова
Головы тянем ввысь?
Злыдни больного века,
Нам ли до этих звёзд?
Тенью от человека
Тлен в наши души вмёрз.
Время проходит мимо,
Выплеснув свет до дна.
Звёзды в себя незримо
Всасывает пелена.
ВОРОНЕЖ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Любовь – это полое слово
Литература
Любовь – это полое слово
«ВПЕРВЫЕ В «ЛГ»
Алексей ГРИГОРЬЕВ
Родился в 1972 году в Ленинграде, в настоящее время проживает в Москве. Известен в основном по публикациям в Сети (порталы «Вечерний гондольер», «45-я параллель», «Новая реальность» и др.). Автор книги стихов «Рыбы» (2010).
как Хемингуэй
Когда меня изволило сознанье
Впервые посетить, как лёгкий тать,
Капель была искрящейся и ранней,
И помнится, что я умел летать.
Летел, поджав колени, в угол спальный,
Как в тёплое гнездо, смыкая круг,
А в кухне за стеною коммунальной
Шипел на сковородке звонкий лук.
Под солнцем катерок гудел счастливый,
Движок его трудился тах-тах-тах –
Мы жили возле Кольского залива
На очень отдалённых северах.
Возможно, я тогда не кушал манку,
А всё ещё кормился от соска… –
Типичное начало для романа
С названием «По ком звонит тоска».
В нём мальчик никогда не будет птицей,
Запьёт с тоски, как станет повзрослей,
И после – возвратившись из больницы –
Застрелится, как Э. Хемингуэй…
рыбы
В этом месяце крепком,
как стылая глыба,
Слишком рано выходит на небо луна,
И плывут человеки – печальные рыбы
Вдоль по лунной дорожке у зыбкого дна.
Рыбий мир. Идентичные снулые лица.
Привыкаешь: звонят –
это точно не ты,
Вынимаешь glofish,
и из трубки струится
На паркет серебристая нитка воды.
Привыкаешь: беззвучие – это серьёзно,
Громкость в плеере ставишь
на минус один,
И сияют тебе молчаливые звёзды
В час, когда ты за кормом
плывёшь в магазин.
Привыкаешь: любовь – это полое слово –
Колокольчик на мёртвом твоём язычке.
Эта женщина станет женой рыболова –
Ты исполнишь брейк-данс у неё на крючке.
Рыбий мир несуразен и вычурно выгнут,
Но порою – когда замираешь без сил –
Пробежит по гортани и к нёбу подпрыгнет
«Я люблю» на серебряном рыбьем фарси.
Ангел
Тихо в мире, очень тихо,
На часах четвёртый час,
Я ищу какой-то выход
И открыл на кухне газ.
Тихо в мире, тихо в мире,
Замолчали поезда,
Ангел бродит по квартире
Чуть заметней, чем всегда.
Ничего не происходит,
Крепко спит панельный дом,
По квартире ангел бродит
И сметает пыль крылом.
Бродит ангел тихо-тихо,
Тихо-тихо чушь несёт –
Мол, не выход этот выход –
Этот выход только вход.
дом, который…
В доме, который построил за прудом
Дед Валентин Шернов,
Птица-синица таскала минуты
Мелкие, как пшено…
Тёк за окошком, уснувшим в герани,
Древний, как небо, шлях,
Рыжая кошка жила на веранде,
Пёс одноглазый – в сенях…
Думаю, были на свете и дети –
Сами теперь по себе…
Бабка зимою слушала ветер –
В белой печной трубе…
Люди болтали, старуха чудила –
В колкую снега сыпь
Ржавым железным ключом заводила
Сломанные часы…
В марте на крышу слетались галки,
Речка трещала льдом,
Дед выходил, опираясь на палку,
Шамкал обмякшим ртом…
Летом, когда во дворе одеяло
Билось о свет крылом,
В комнатах время обычно стояло –
Лишь иногда текло…
Если спокойно сейчас разобраться –
Тридцать годочков в плюс –
Нечего было в том доме бояться,
А до сих пор боюсь…
вот
Вниз уползла ртуть,
Смолк за окном шум,
Может быть, как-нибудь
Я это опишу.
Может, начну так:
Шёл в феврале снег…
Только потом, да,
А не сейчас, нет…
Вечер, и мы в нём,
В чашке остыл чай,
Будем опять вдвоём
На целый свет молчать.
Дело идёт к весне –
Таял на днях лёд,
Стал бы тебе всем,
Да не срослось вот.
***
Самолётик вспыхнул и растаял,
К солнцу прочертив несложный путь.
Говорят, душа не умирает –
Это мы проверим как-нибудь.
Лужица вишнёвого варенья,
Поздний свет и жёлтые цветы...
– Кем ты был в последний день Творенья?
– Тем же, вероятно, кем и ты –
Птицей, замолчавшей на закате,
Рыбой, опустившейся в закат...
Это очень мучает, приятель,
Это очень трогает, камрад.