— Оказывается, солдаты фюрера проливали свою кровь, добывая бюст большевистского вождя, — бросил язвительную реплику в спину Бломберга сидевший сзади офицер. — Опасный трофей.
Майора не на шутку испугала реакция, с которой был встречен его рассказ. Его явно заподозрили в тайном преклонении перед мужеством и стойкостью русских! А это уже попахивало «политической неблагонадежностью»… Ведь его еще в штабе Ферча предупреждали: об эпизоде захвата бюста Ленина лучше помалкивать…
— Господа, — громко заговорил майор, — помимо уничтожения русских фанатиков-большевиков, наши храбрые ландзеры[2] захватили несколько десятков килограммов дефицитного стратегического сырья! И сейчас бюст Ленина отправлен на переплавку в рейх! Символично, господа: цель нашего восточного похода не только истребление и покорение народов, населяющих пространство России, но и полное и окончательное ниспровержение марксистской, большевистской идеологии!
И все же Бломберг не был уверен, что трескучими фразами из фашистских газет ему удалось сгладить впечатление, вызванное неосторожными словами. Никто с ним больше не заговаривал. Эйхенау уткнул свой длинный, хрящеватый нос в поднятый воротник шинели и угрюмо молчал. Сосед справа, тучный партийный бонза, громко чавкал, поглощая огромный бутерброд с ветчиной. За спиной майора раздавалось неприятное покашливание.
Бломберг попытался думать о предстоящем отчете коммерческому директору концерна. Мысли майора вошли было в привычное русло цифр. Но тут он снова вспомнил о своем рассказе. Он допустил оплошность: здесь не место для откровенных высказываний. Кто знает, чем обернется для него эта, быть может, непоправимая ошибка?..
ЦЕНА РИСКА
Осталось проскочить самый опасный участок. Старый, залатанный, видавший виды автофургон мчался с огромной скоростью. Днем бешеная скорость грузовика, обычно медленно и натруженно, словно ломовая лошадь, развозившего по домам Вены мешки с углем, вязанки мелко наколотых дров и торфяные брикеты, сразу же вызвала бы подозрения полиции. Но сейчас его борта и брезентовый верх, пропитанные угольной пылью, скрывала ночь, и водитель изо всех сил жал на педаль акселератора. Рядом с ним сидел молодой парень в форме железнодорожника.
В кузове грузовика, крытого брезентовым, навесом, навалом лежали угольные мешки, брикеты и плетеные с заплечными ремнями корзины, которые угольщики взваливают на спину, разнося свою тяжелую ношу. В глубине кузова, скорчившись, сидели два человека. Их потертые комбинезоны и куртки ничем не отличались от рабочих костюмов трубочистов, хотя они и не были «черными верхолазами», как иногда называют в Вене людей этой профессии. Рядом с ними лежали автоматы, прикрытые рогожей.
Основная группа подпольщиков, совершивших нападение на товарный состав, разделилась и отходила на партизанскую базу, в глубь Штирийских Альп. Эти двое направлялись в горняцкий поселок Грюнбах.
Доставить в Грюнбах после завершения диверсии руководителя шахтерского подполья, немецкого коммуниста Альберта Крафта, и его товарища, молодого забойщика Роберта Дубовского, было поручено боевой группе подпольщиков с венского Восточного вокзала. Возглавлял ее опытный боец-коммунист Шуман. Он был тяжело ранен, и партизаны унесли его в горы. Теперь от находчивости и хладнокровия его двух юных боевых друзей — сцепщика вагонов Конрада Майера и шофера Гюнтера Корха — во многом зависело, удастся ли подпольщикам прорваться в поселок…
От разъезда, где ночью была совершена диверсия, на юг, в сторону невысоких предгорий Альп, отходила железнодорожная ветка. Рядом тянулось асфальтовое шоссе. Километров через тридцать обе дороги упирались в ворота высокого забора с колючей проволокой наверху. Он опоясывал территорию шахты, где работали австрийские горняки и «восточные рабочие», пригнанные из соседнего концентрационного лагеря, филиала Маутхаузена, «Грюнэхюгель».
Альберт Крафт пришел в шахту перед самой войной, летом 1939 года. В конторе он предъявил направление на работу, выданное венской биржей труда. Администрация остро нуждалась в опытных проходчиках; много кадровых шахтеров было направлено в казармы вермахта, дирекция же концерна «Герман Геринг», владевшего одной из многочисленных в Австрии каменноугольных шахт, требовала резко повысить добычу дефицитного топлива. Концерн полным ходом работал на войну. Уголь был крайне нужен для металлургических заводов в Линце и Бриглице.
Подписи и печати на биржевой карточке Крафта оказались в полном порядке, и нового шахтера дирекция поставила в забой.
Среднего роста, коренастый, широкий в плечах, Крафт всем своим видом свидетельствовал, что он потомственный горняк, Да так оно и было. Еще прадеды Крафтов выковыривали из угольных ям «горящий камень», удивляя всех недюжинной силой, выносливостью и сноровкой. Должно быть, с тех пор и прозвали их «крафтами» — «силачами».
Свой нелегкий трудовой путь юный Альберт начал в шахтах черного Рура, куда по совету отца он отправился «выходить в люди». Трудные это были годы. В Германии свирепствовала безработица. Горняцкие руки мало кому были нужны. Кризис двадцать девятого года жестоко ударил по всем капиталистическим странам. И все же у горняка было больше шансов подыскать работу в Руре, чем у себя дома, в Тюрингии. Не знал тогда Альберт, что навсегда прощается с отцом, матерью, сестрой. Жизненные пути-дороги повели молодого рабочего совсем другим маршрутом, чем думалось и ему и его отцу.
…Шел 1932 год. На улицах германских городов бушевали водовороты острых классовых битв. Фашизм яростно атаковал. Факельными шествиями, бандитскими налетами штурмовиков на рабочие митинги присягали нацисты на верность рурским магнатам, пушечным королям, генералам рейхсвера.
…В первых шеренгах рабочих дружин, сжимая кулак в пролетарском салюте «Рот Фронт!», смело шагал молодой коммунист Альберт Крафт.
В часы глубоких раздумий над смыслом жизни, над ее главной целью Крафт определил и «свою генеральную линию».
«Я буду жить и бороться по-ленински», — сказал он шахтерам-коммунистам Рура, принимавшим его в свою боевую партийную ячейку.
Рядом с Крафтом восемнадцатилетний Роберт Дубовский казался молодым, тонким тополем, поднявшимся возле могучего и крепкого дуба. Никто в шахте не удивлялся той сердечной привязанности и настоящей мужской дружбе, которая зародилась с первого же дня работы Крафта под землей между этими двумя людьми, столь разными по возрасту и характеру.
…На глазах Роберта новый забойщик первым ринулся в черный зев дальнего штрека, где обвальным эхом прогремел взрыв. Должно быть, где-то в глубине забоя от искры воспламенился скопившийся рудный газ: дирекция шахты жестоко экономила на средствах безопасности, и подземная вентиляция часто выходила из строя.
Часть смены бросилась к центральному стволу шахты, к подъемнику. Панические крики: «Спасайтесь!», «Метан!» — ворвались тогда в сознание Роберта вместе с обжегшей его мозг страшной мыслью: «Там же отец…»
Вслед за Крафтом к месту катастрофы устремились и двое «восточных рабочих» — москвич Иван Лемезов и донецкий шахтер Петр Уманец. Оба они входили в подпольную лагерную антифашистскую организацию, и через них Крафт поддерживал связь с товарищами из подпольного лагерного штаба. Иван и Петр в смене Крафта были заняты на ручной откатке вагонеток и погрузке угля.
Мастер, являвшийся одновременно и надсмотрщиком за «восточными рабочими», сбежал к подъемнику в числе первых поддавшихся страху шахтеров.
Роберт рванулся было вслед за Крафтом к месту катастрофы, но его схватили за руки шахтеры.