Выполняя задания Центра, шедшие теперь, как правило, с грифом «Очень важно», Поль не упускал из виду и «Команду Панвица» на улице Курсель. В отличие от прочих частей и подразделений команда росла как на дрожжах. Парк машин пополнялся, и теперь автобусы радиопеленгаторной службы встречались на улицах Парижа, пожалуй, чаще похоронных катафалков. При взгляде на те и другие Поль темнел, прогоняя невеселые предчувствия.
Система, изобретенная им, в известной мере страховала пятерку радистов от пеленгации, но Сент-Альбер знал, что для специалистов любая система рано или поздно перестает быть тайной, и в предвидении этого искал новые варианты. На один из них — лучший — его натолкнули игральные кости, и Пибер, познакомившись с ним, пришел в восторг. Впрочем, ненадолго: осуществление нового плана требовало денег, а счет Поля в банке был почти исчерпан. Дюбуа, финансовый гений группы, испросив согласие шефа, пустился на рискованную спекуляцию строительными материалами и довел ее до благополучного конца, выручив при расчете несколько десятков тысяч рейхсмарок. Выгодно обменяв их на франки, он распределил их по трем счетам, два из которых Поль зарезервировал «про черный день».
В общих чертах новая система, названная Пибером «покерной», повторяла «эстафету», при которой радисты последовательно передавали одну телеграмму. Разница была в том, что теперь они делали это из разных квартир — для каждого было снято по четыре-пять комнат в различных районах Парижа. Порядок выбора квартиры для очередной передачи определялся цифрой на игральной кости, выбрасываемой самим радистом.
Около тридцати квартир и столько же передатчиков, да еще деньги на ежедневные переезды — средств на счетах могло хватить максимум на несколько месяцев! И все-таки Сент-Альбер ввел систему в действие.
Отныне пеленгаторам Панвица пришлось бы забраться в лабиринт, выход из которого им не нашла бы и сама Ариадна! Рация, еще позавчера отстукивавшая свои точки-тире на севере, назавтра перемещалась на восток, чтобы день спустя очутиться на юге. Все менялось — и менялось произвольно! — расстояние от улицы Курсель, направление, очередность приема «эстафеты», шифры и вдобавок само расписание!
Со стороны пеленгаторов опасность не грозила.
Но она была. И ближе, чем Сент-Альбер мог предположить.
Райт не случайно пропустил два сеанса. Часы, отделившие их от выхода рации в эфир, были часами допросов в казарме Дуан.
3
«Норд». 1. Пришлите сведения о конкретных мероприятиях ОКВ в связи с наступлением Красной Армии под Сталинградом. 2. Присылайте постоянно все сведения о планах и мероприятиях ОКВ в связи с нашими боевыми действиями… Директор.
День за днем. Год за годом. Дорн понимал, что живет в Женеве недопустимо долго для разведчика, но сознавал также, что замены не будет. Даже если бы Центр рискнул прислать нового руководителя и заместителей для Сисси, Лонга, Джима и радистов, легализация и передача связей заняли бы недели или месяцы, в продолжение которых поток информации сузился бы до размеров струйки, текущей из водопроводного крана. Поэтому Дорн, хотя и чувствовал усталость, смешанную с беспокойством, не позволял себе думать о смене, зная по опыту, как далеко могут завести подобные мысли.
С помощью Центра «Геомонд» постепенно выкарабкалась из долговой ямы, и денежные вопросы сошли с повестки дня, перестав занимать Дорна. Предчувствие беды было связано не с ними и далее не с чем-то конкретным, а, образно говоря, напоминало настороженность многоопытного лося, распознающего в сложном букете запахов тонкую горчинку грядущего лесного пожара. Еще не представляя, где и когда займется пожар, Дорн поторопился подыскать для членов группы запасные квартиры. Сделать это было не просто: сам Дорн, как эмигрант, зарегистрированный в полиции и БЮПО, мог передвигаться по стране лишь в редких случаях, поскольку на каждую поездку требовалось отдельное разрешение. Помочь с квартирами могли Роза и Сисси, имевшие швейцарское гражданство, или муж Сисси — Бэтчер. Дорн, не колеблясь, остановил выбор на них двоих и не раскаялся: в течение недели квартиры были найдены и сняты на вымышленные имена. Для самого Феликса отыскали комнату в Берне у надежного человека, не проявившего излишнего любопытства.
Впрочем, при всей своей важности дело с квартирами было все же второстепенным, и Дорн уделил ему внимания не больше, чем требовалось. Главным по-прежнему было и оставалось — своевременно отвечать Центру на запросы, связанные со Сталинградом.
После почти недельного отсутствия из поездки по кантонам вернулся Лонг с известием, что ему посчастливилось наткнуться на целую группу немецких антифашистов. Во главе группы — некто Рот, человек, близкий к бывшему канцлеру Вирту. Рот готов содействовать в получении информации из Германии.
— Вирт за него ручается, — добавил Лонг. — Кроме того, люди Рота помогают американцам.
Дори невесело приподнял бровь.
— Даллесу?
— Точно не знаю. Это важно?
— Если Даллес участвует в деле, советую держаться от Рота подальше.
— Почему? Американцы — наши союзники.
— Не в этом соль, мой дорогой. Даллес беспечен и, кроме того, чрезмерно активен. И то и другое опасно.
— Но Даллес в Берне, а Рот и Вирт — в Тессине!
— Тем хуже: длинную связь легче проследить.
Лонг ушел расстроенный. Он был уверен, что Дорн не прав, и в жестоком споре выговорил разрешение встречаться с Ротом на свой страх и риск. Скрепя сердце Дорн пошел на это: он не ждал от Рота самородков, пусть будут хоть крупицы — Центр нуждался и в них.
19 ноября 1942 года начался второй этап битвы на Волге. В 7 часов 30 минут сотни орудийных стволов вспороли воздух снарядами, превратив степь под Клетской в подобие лунного ландшафта. Юго-Западный и Донской фронты, маневрируя, рассекли укрепленные рубежи и, расширяя прорыв, ринулись на юг.
Двумя днями позже Дорн с удовлетворением подвел первые итоги. Вертер через Люси известил, что возле Красноармейска 3 немецких и 5 румынских дивизий смяты и сметены. Штаб 4-й танковой армии едва успел бежать на западный берег; меньше повезло штабистам 5-го румынского армейского корпуса: их пленили в районе селения Перелазовского. «В ОКВ все исполнены пессимизма», — заключал Вертер.
Все эти дни и последующие Люси ухитрялся получать из Берлина по нескольку телеграмм кряду и пересылал их Дорну. Тейлор, точно челнок, сновал между Женевой и Люцерном. Черный от напряжения, он приобрел способность дремать на ногах. Через неделю силы его подошли к пределу, и он сказал об этом Дорну Вместо ответа Феликс положил на стол очередную радиограмму Центра:
«Норд». Срочно проверьте через Тейлора последнюю информацию о решениях ОКВ. Директор.
Тейлор медленно отстранил бумагу.
— Хорошо. Но и Люси измотался…
— Надо продержаться.
— Он это понимает… Глянули бы вы на него — кожа да кости.
Феликс отвел глаза: на это нечего было сказать. Тейлор уехал, выпив полгаллона кофе. Думая о нем и Люси, Дорн избегал смотреть на себя в зеркало — за последнее время он пугающе быстро старел, и знал, что это не только возрастное.
Вечером 11 декабря Тейлор позвонил с вокзала.
— Не сердитесь, Виктор, до вас не меньше часа ходьбы, а дело не терпит.