Одна из звездных труб была вынесена из обсерватории прямо под открытое небо, где видимость в разреженной атмосфере Мара была много лучше, чем через прозрачный колпак. Но, конечно, дышать таким воздухом никто не мог. Недаром на Маре, если не считать остродышащих ящериц, не встречалось других представителей животного мира, кроме неведомо как попавших сюда мариан.
Редкая атмосфера Мара была слабой защитой от падающих метеоритов. Мы, звездоведы, вычислили, что за сутки на всю планету выпадает столько больших и малых космических тел, что, собранные вместе, они составили бы куб со стороной в пятьдесят шагов. К счастью, большинство метеоритов сгорало в атмосфере и опасными были лишь наиболее крупные из них. Конечно, звездовед, работающий в скафандре, рисковал, но не больше, чем любой марианин, трудившийся в оазисах, орошаемых искусственными глубинными реками, прорытыми многими поколениями мариан.
Я усердно наблюдал в трубу все ярче разгоравшуюся звездочку Луа, отмечая ее причудливое движение среди других звезд. Она летела по удлиненной неустойчивой орбите, испытывая на себе влияние встречных планет, с одной из которых когда-нибудь могло произойти столкновение.
Такая опасность повторялась каждые три с половиной цикла (через семь земных лет!).
Купол обсерватории примыкал к обрывистым скалам потухшего вулкана, изобиловавших пещерами, где расположился наш глубинный город. От кольцевых гор тянулась каменистая пустыня, изъеденная кратерами когда-то упавших метеоритов. Вдали синели заросли оазиса.
Вдруг темная ночь озарилась. Ощущение слепоты, острая боль в груди и удушье закрыли от меня мир.
Довольно крупный метеорит, как установили впоследствии, врезался в каменистую почву недалеко от той звездной трубы, в которую я смотрел. Он взорвался, подобно сказочной бомбе фаэтов. Выброшенный из нового кратера камень сорвал с меня заплечные баллоны, а острый осколок метеорита, порвав скафандр, резанул мне грудь под ребрами (глубокий шрам так и остался на долгие годы).
Поверженный, ослепленный, я упал, раскинув руки, заставив себя затаить дыхание, как при «нырянии».
Мой друг Нот Кри, как и я увлекавшийся своеобразным спортом, «нырянием без скафандров на поверхность планеты», выскочил из обсерватории без шлема и под градом сыпавшихся осколков побежал ко мне.
Нужно было обладать его тренировкой, чтобы поднять меня и без единого глотка воздуха донести до обсерватории.
Мы оба упали без сознания к ногам Вокара Несущего, который убедился, что рана моя не смертельна. Вместе с пришедшим в себя Нотом Кри он зашил ее с искусством «жрецов здоровья» древности.
Подземным переходом меня перенесли в глубинный город, где я потом и очнулся.
Мы были друзьями с Нотом Кри, хотя отличались друг от друга во всем, если не считать того, что оба были честолюбивы.
Правда, было еще одно, в чем мы сходились с Нотом Кри: мы оба были влюблены в Кару Яркую (Кару Яр, как ее все звали).
Нот Кри и я постоянно соревновались. Надо сказать, что наш учитель в большинстве случаев предпочтение отдавал не мне. Я был слишком неуравновешенным, слишком вольно для изучающего обращался со знаниями, допуская домыслы и фантазию.
Признаюсь, фантазия, пожалуй, была моей и самой сильной, и самой слабой стороной. Она привела меня к звездам, она же заставила увлечься предысторией мариан, загадка появления которых на нашей малопригодной для жизни планете давала богатую пищу воображению. Серьезные звездоведы не прощали мне того, что все метеориты, падающие на Map, а также малые космические тела, расположенные по круговой орбите между Маром и Юпи, я представил себе осколками когда-то существовавшей планеты Фаэны. По их же мнению, Фаэне еще предстояло возникнуть из сталкивающихся метеоритов. Жизневеды, в свою очередь, отлучили меня от Знания за то, что я допускал, будто мариане могли попасть на Мар с другой планеты, где богатство жизненных форм позволило появиться и высшему разумному существу. Знание Мара утверждало: мариане — продукт развития глубинных существ, на высшей своей ступени вышедших (в скафандрах) на поверхность планеты.
Я страдал, но продолжал увлекаться древними сказками о фаэтах, будто бы живших на планете Фаэне, погубленной ими во время чудовищной войны с применением неведомой энергии.
Нот Кри, всегда согласный с Вокаром Несущим в спорах, безжалостно высмеивал меня даже в присутствии Кары Яр. А спорили мы с ним по любому поводу. Например, о происхождении планеты Луа. Ее признавали «гостьей», залетевшей в нашу планетную систему, я же считал ее бывшим спутником Фаэны. Когда Фаэна взорвалась, а потом развалилась на части (породив от их столкновения в дальнейшем потоки метеоритов), она уже не могла удержать былого спутника, и Луа оторвалась от нее, обретя собственную удлиненную и неустойчивую орбиту.
Хотя, с точки зрения звездоведения, в моей гипотезе все было достаточно обоснованно, она отвергалась учеными, так как, по мнению авторитетов, планеты взрываться сами по себе не могли. Этот довод и привел Нот Кри.
Кара Яр всегда слушала нас с нескрываемым интересом, переводя взгляд своих синих глаз с одного на другого.
Кара Яр была очаровательнейшим существом. Небольшой выпуклый лоб, четко очерченный профиль, выразительные, всегда готовые улыбнуться губы и вопрошающие глаза под приподнятыми дугами бровей.
— Неужели, Инко Тихий, ты веришь в фаэтов? — как-то спросила она. — И что разумные существа отнимали у кого-то жизнь? — Кара Яр передернула плечами.
Нот Кри торжествующе посмотрел на меня.
— Кошмары извращенной фантазии, — едко заметил он, — Нашим предкам пришлось бы переделывать своих потомков хирургическим путем, дабы лишить их наследственной дикости.
— Не думаю, чтобы мариан переделывали таким образом.
— Так отчего же мы с тобой склонны победить друг друга, но не уничтожить?
— У меня есть гипотеза, но я боюсь, что ты ее высмеешь.
— Прошу, расскажи о ней, — вмешалась Кара Яр.
Я стал отстаивать довольно странную для мариан теорию:
— Характер фаэтов, наших пращуров, зависел от условий их жизни. Возможно, не умея, как мы, изготовлять пищевые продукты, они пользовались накоплением питательных веществ самой природой в живых организмах и для получения их употребляли в пищу трупы животных, умерщвляя их ради этого. Видимо, убийство было для них средством к существованию.
— Как? — ужаснулась Кара Яр.
Нот Кри расхохотался:
— Поистине, дикая гипотеза о диких нравах. Надобно тебе сказать. Инко Тихий, что Знание установило существование двух миров: растительного и животного. И, помимо искусственного получения питательных веществ, только растительность может служить пищей животным. Это общеизвестно. На Маре неведомы иные примеры.
— Но на Фаэне могло быть, — парировал я.
— Так что же произошло с потомками фаэтов на Маре? Почему они перестали питаться друг другом? — ехидно спросил Нот Кри.
— Потому что, переселившись ка Мару, они могли выжить в новых условиях, только вместе борясь с суровой природой, существуя в искусственно созданных условиях, заменяя щедрость природы Фаэны воспроизведением ее процессов в части получения питательных веществ.
— Ах, вот как! — продолжал насмехаться Нот Кри.
— Ты любишь факты. Пожалуйста: состав необходимого для дыхания воздуха в наших глубинных поселениях поддерживается искусственно. Так же пришлось воспроизводить процессы выращивания питательных веществ уже не в живых организмах, как было прежде на Фаэне, а в котлах и трубах. Общественное устройство мариан прежде всего служило именно этим целям. Иначе мариане не выжили бы. И теперь каждый марианин воспитывается для служения всем, получая взамен необходимое для жизни в пределах разумного самоограничения. Никто не вдохнет воздуха больше, чем вместят его легкие, никто не съест больше, чем нужно организму, не потребует больше костюмов или скафандров, чем сможет радеть, или келий больше, чем может заселить вместе с семьей. И, конечно, ни о каком убийстве здесь никогда не могло и не может быть и речи. Вот почему новые условия и воспитание сделали мариан во всем равными друг другу и совсем иными, чем их предки, фаэты. Ныне нам известно, что именно из-за разных условий жизни животные стали непохожими на растения.