— Том! — окликнул Гроссе официанта. — Взгляни-ка, что там стряслось.
…Том вернулся взволнованный и с порога объявил: — Похитили сына старой Бетси. Она рвет на себе волосы и голосит на всю улицу. — Том умолк, но губы его продолжали беззвучно шевелиться.
— С чего ты взял, что его похитили? — Хауард, один из приятелей Гроссе, до ухода в отставку был начальником полиции, и подобные происшествия все еще занимали его.
— Жена аптекаря, сэр, видела, как серый автомобиль с погашенными фарами преградил дорогу Джо, как два верзилы схватили его и, не дав опомниться, затолкали в машину… Это ужасно! — Черный Том раскачивался из стороны в сторону, словно маятник старинных часов, и все повторял: — Ужасно… ужасно…
— Грубая работа, — пробормотал Гроссе.
— Два случая за две недели…
— И четвертый — за последний год, — заметил хозяин ресторана, выходя из-за стойки бара. — Почему они похищают только бедняков, хотел бы я знать.
— А до бедняка никому нет дела, — гневно сверкнул белками Том.
— Чертовщина какая-то! — Майкл Уилфорд, еще минуту назад осоловело дремавший в углу стола, сразу протрезвел. — Людей крадут как баранов, а полиции хоть бы что.
— Полиция давно, но, увы, безуспешно занимается этим таинственным делом, — отозвался Хауард, поскольку все взгляды невольно обратились к нему. — До сих пор не удалось обнаружить даже следов преступников. Похищенные исчезают бесследно, будто проваливаются в преисподнюю…
— Право же, — вмешался Гроссе, — какое все это имеет отношение к нам? Пусть полиция заботится о порядке в городе. Мы все равно не можем ничем помочь…
«Клиническая больница ортопедии и травматологии на холме» была одной из достопримечательностей города. Сверкал стеклом и белизной камня, зимой она выглядела торжественной и величественной, летом ее живописно обрамляла густая зелень парка. На собственные средства Гроссе отстроил это великолепное здание, оснастил его новейшей аппаратурой, тщательно подобрал штат квалифицированнейших специалистов.
Он пользовался непререкаемым авторитетом среди сотрудников и широкой популярностью у горожан. Его репутация была безукоризненна.
Лицо Гроссе всегда сосредоточенно, взгляд насторожен и цепок. Он высок, подтянут, возможно, излишне худощав. Привычка резко поворачивать голову в сочетании с холодным блеском серых глаз, круглых и хищных в минуты гнева, придает облику нечто орлиное.
К концу рабочего дня Гроссе вызвал по селектору старшую сестру клиники:
— Зайди ко мне, Клара. И захвати что-нибудь перекусить. Я ужасно голоден. Только побыстрее. Нам предстоит трудная ночь.
В ожидании Клары Гроссе достал из сейфа две тонкие папки в пластиковых переплетах. Еще раз тщательно сверил данные партнеров: показатели кардиограмм, электроэнцефалограмм, результаты радиоизотопных и изоиммунологических исследований и прочее. Данные донора были великолепны, что и следовало ожидать от молодого здорового организма. А главное, по всем показателям подходили реципиенту Р. О.
В дверь постучали: три быстрых удара и один после паузы.
Он открыл дверь и, впустив Клару, запер снова. Она поставила на стол поднос, Гроссе нетерпеливо сорвал прикрывавшую его салфетку.
— Со вчерашнего вечера ничего не ел, — ворчливо пожаловался он.
Клара с материнской озабоченностью покачала головой.
— Эрик, я совсем не вижу тебя последнее время, — упрекнула Клара.
— Могла бы привыкнуть… — Гроссе сосредоточенно жевал.
— Я и привыкла. И все же…
Кларе было уже под сорок, но выглядела она значительно моложе. Движения быстрые, энергичные. Фигура мальчишески сухая, с плоским животом и грудью, без намека на женственность. Единственное украшение — огромные, влажно мерцающие черные глаза, опушенные очень длинными густыми ресницами. Но, постоянно щурясь, она будто намеренно старалась скрыть их привлекательность.
В клинике Клару не любили и боялись. Беспощадная требовательность к подчиненным, резкие окрики и всевидящее око создавали ей славу бездушного робота, лишенного даже проблесков человечности. Неизменная холодная отчужденность, надменность и замкнутость отпугивали от нее и коллег.
Клару это вполне устраивало. Ее лицо смягчалось лишь в присутствии Гроссе. Она будто скидывала с плеч тяжкое бремя возложенной на нее ответственности, позволяя себе расслабиться, передохнуть…
На селекторе вспыхнула лампочка. Гроссе нажал клавишу.
— Сэр? К операции все готовы. Ждем дальнейших указаний, — доложил голос из динамика.
— Состояние донора?
— По-прежнему напуган, нервозен. Может, инъекцию транквилизатора?
— Ни в коем случае! Никаких искусственных торможений. Ждите. Мы спустимся через четверть часа.
Передав Кларе пластиковые папки, Гроссе тщательно запер сейф и двери кабинета. Коридор административного отделения был пуст. Рабочий день кончился, из сотрудников остались Только дежурные стационара. Гроссе и Клара направились в противоположную от выхода сторону, туда, где коридор заканчивался глухой стеной. Так, по крайней мере, считали работники клиники. Гроссе снял изоляционный футляр с висевшего на груди «медальона» — и в ту же секунду часть стены ушла сторону, обнажив темный проем.
Едва они ступили в проем, стена сомкнулась позади них.
Некоторое время их окружал полный мрак. Потом в глаза ударил прямоугольник света, и Клара первая шагнула в кабину. Лифт устремился вниз, в подземную часть здания.
…Узкие серые коридоры с редкими, наглухо закрытыми дверьми петляли и разветвлялись, подобно лабиринтам египетских Пирамид.
Глубоко под землей, в недрах холма, на котором гордо возвышалась клиника, укрылась еще одна, не менее обширная, но никому не известная, где тоже безраздельно царствовал Гроссе. У нее имелась своя тщательно засекреченная клиентура, персонал, свои ученые и уникальные специалисты. Подминая клиника сотнями тончайших нитей переплеталась с верхней, пользуясь ее лабораториями, богатым экспериментальным опытом, ее сырьем. Верхняя клиника служила своеобразным полигоном, опытной базой для Нижней, составляя единое, нераздельное целое.
…Остановившись у одной из дверей, Гроссе приказал подождать. В небольшой, облицованной серым камнем комнате, где всю мебель составляли кровать, тумбочка да стул, водились двое: пожилая женщина в халате и юноша в полосатой больничной пижаме. Юноша уставился на вошедшего округлившимися от страха глазами.
— Здравствуй, Джо, — по-приятельски приветствовал его Гроссе.
Юноша ответил дробным стуком зубов.
— Тебе холодно? Ты простудился? — Гроссе потянулся к лбу.
Тот дернулся в сторону.
— Это доктор, Джо. Он хочет узнать, нет ли у тебя температуры, успокаивающе сказала пожилая женщина.
Ее подопечный лишь затравленно переводил взгляд с одного на другого, еще глубже отодвигаясь в угол постели.
— Не дури, Джо! — Гроссе повысил голос. — Я должен обследовать тебя, измерить давление, пульс, послушать сердце. Только и всего.
— Чего меня обследовать, — наконец заговорил юноша срывающимся голосом. — Зачем меня схватили, зачем привезли сюда? Что вам от меня надо? Я совершенно здоров. Слышите? Совершенно! — Он был близок к истерике.
Гроссе молча ждал.
Отважившись на протест, юноша тут же обмяк, сдался. Его круглые черные глаза наполнились слезами. Всхлипывая, шмыгая покрасневшим носом, он жалобно затянул:
— Выпустите меня отсюда. Ну пожалуйста. Очень вас прошу.
— Почему ты решил, что тебя не хотят выпустить? — Подсев поближе, Гроссе взял холодную вздрагивающую руку Джо, заговорил доверительно и грустно, глядя ему в глаза: — Понимаешь, глупыш, какая штука… Ты очень серьезно болен. Мы не хотели тебя пугать. Но ты сам вынуждаешь сказать тебе об этом…
— И что же теперь со мной будет? — тихо спросил Джо.