— Надеюсь, вы здесь по собственной воле, — сказал шпиончик.
— Да. Как вы меня отыскали?
— А как я отыскиваю остальных? Это моя работа. — Кэнгуру приблизился к двери. — У меня для вас имеется парочка важных сообщений.
— Жду вас через час в своем отеле.
— Они слишком важны, чтоб их откладывать.
Конджер нахмурился.
— Хорошо, минуточку. Сейчас вас впущу.
— Слишком уж высокую температуру поддерживают в этом холле, тем более что в Рио сейчас превосходная погода.
Конджер вернулся в спальню и начал одеваться.
— Не возражаешь, если я несколько минут побеседую в твоей гостиной со своим связным?
— Конечно же, нет. — Прекрасная Анжелика сидела в кровати все в той же позе, подтянув колени к подбородку.
— Это тот самый кудрявый?
— Он — мой единственный связной.
— Ты должен добиться, чтоб на это дело отпускали больше средств.
Одевшись, Конджер поцеловал девушку.
Кэнгуру вошел в гостиную и отдал Конджеру букет.
— Передайте его молодой леди. Я нарвал эти цветы вчера вечером в общественном сквере, решив, что тюльпаны никогда не помешают.
— Что за сообщения? — Конджер швырнул желтые и красные тюльпаны на висящий в воздухе кофейный столик.
— Ваш босс, сеньор Джиэр, недоволен, что вы подружились с этой молодой леди, — сказал Кэнгуру. — Он велел вам с этим делом завязать, не то грозился привязать к вашему хвосту консервную банку.
— Откуда Джиэр об этом узнал?
— Sinto muito, сеньор. — Шпиончик сплел пальцы на животе и, уставившись на них, сказал: — Боюсь, об этом доложил ему я, когда ответил сегодня утром на его вызов по вашему пиксфону.
Конджер прищурил глаза.
— Как случилось, что вы ответили на этот вызов?
— Он звонил, а ваш душ, как вы знаете, оборудован пикс-фоном, — пояснил Кэнгуру. — Звонок мешал мне петь, вот я и ответил.
— Вы принимали душ в моей ванной комнате?
— Душ в моем номере в «Ултимо Сплендидо» работает плохо, — оправдывался Кэнгуру. — Из него льется лишь теплая вода с кленовым сиропом. Вероятно, они соединили…
— Вы сказали, что сообщения два. Где же второе?
— Я знаю, где воскресили Мачадо, — тише обычного сказал Кэнгуру.
— Вам известно, где находится лаборатория Дремы?
— По крайней мере одна из его временных лабораторий. Думаю, вам удастся кое-что разнюхать, если вы посетите это место.
— О'кэй, — сказал Конджер. — Подождите меня в вестибюле.
— Лучше я подожду на улице. В вестибюле слишком низкая температура, — сказал Кэнгуру. — Долго вас ждать?
— Не знаю.
Конджер вернулся в спальню.
Густые заросли поднимались выше огромного купола, распростертого над городом. Разлапистые виноградные, лозы изумрудно-зеленого цвета оплели со всех сторон бледно-желтые стены купола. Они переплелись с тонкими усиками повители, усыпанными пикообразными листочками. Большие сплюснутые алые цветы, казалось, впечатались в прозрачную стену, разделяющую американскую колонию от бразильских джунглей. В зарослях буйной листвы бегали пауки величиной с кулак. По веткам скакали пестрые птицы.
Полуденное солнце буквально на глазах наливалось золотом. Под куполом было прохладно и пахло прериями Среднего Запада и деревенской стряпней.
Конджер поставил на ноги одну из своих автоматических камер и ободряюще похлопал ее:
— Запечатлей эту скульптуру.
Камера прыжками приблизилась к скульптуре, выполненной из трех спрессованных вместе автомобилей модели конца XX века, которые были посыпаны разбухшими рисовыми зернами.
Пока автоматическая камера щелкала, делая снимки, Конджер огляделся по сторонам. Сейчас он был видим и поэтому облачился в туристический костюм-тройку и шляпу из псевдосоломы с узкими полями. Город этот находился в нескольких милях от Рио, в глубине материка и состоял в основном из жилищ и магазинов экспатриированных художников, писателей и связных из Соединенных Штатов.
Если верить Кэнгуру, который остался в Рио-де-Жанейро, лаборатория, где оживили Мачадо, находилась здесь. Кроме Конджера, по улице слонялось человек сто туристов.
Насколько ему было известно, Анжелика тоже осталась в Рио. Она не рассердилась, когда он сказал ей, что им, вероятно, опять придется работать в одиночку. Она улыбнулась и что-то сказала насчет любви и долга. Но вся беда была в том, что Конджеру недоставало этой красивой хрупкой девушки. Вот и сейчас, когда все его мысли должны быть сосредоточены на… как там его зовут… ах да, Мачадо, Мачадо и Дреме, он все равно думал о ней.
Свистнув камере, Конджер направился к студии художника, которого ему непременно нужно было повидать.
На углу ему улыбнулся мужчина с жиденькими черными усиками.
— Мои работы вас очень заинтересуют, — начал он. — Сзади него начинался ряд аккуратненьких белых коттеджей.
— Неужели? — Конджер наклонился, чтоб камера могла прыгнуть прямо ему в руки.
— Я сэкономлю уйму вашего времени, объяснив наперед, что я — самый лучший художник во всей колонии.
С противоположной стороны к ним приближались две пожилые туристки в цветастых одеждах. Конджер остановился.
— Что ж, сэр, хоть я и хочу посмотреть буквально все, не возражаю начать с самого лучшего.
Женщины свернули на тропинку, ведущую к первому коттеджу. Когда одна из них потянулась к ручке двери, усатый художник крикнул:
— Руками ничего не трогать, леди!
— Отдернув руку, женщина спросила:
— Вы мистер Ховарт?
— Да, леди. Единственный и неповторимый Ховарт.
— Разве это не ваш магазин?
— Нет, леди, то одно из моих произведений искусства, — пояснил художник. — Я — ведущий художник по интерьеру в Западном полушарии. Фактически во всем мире у меня есть один-единственный соперник, Мок из Китая I, который в основном специализируется на пагодах. — Конджеру он сказал: — Чую прибыльную сделку. Увидимся позже.
Конджер продолжал свой путь. Первая галерея в следующем квартале была отдана в распоряжение живых картин. Мужчина, главное действующее лицо в самой большой пасторали, страдал от сенной лихорадки, и после каждого чиха у него спадала баранья шкура. Дальше шел магазин листовых отходов, потом галерея, где были выставлены гигантские карикатуры и миниатюрные доски для афиш.
— Повидайте человека-невидимку! — зазывали из-за угла.
Конджер свернул за угол. Там помещалась галерея, которая носила название «Лавки невидимых произведений искусств Орландо». В лавке не оказалось никаких произведений искусств, хоть там и паслось человек пятнадцать туристов.
В середине этого квартала находилось то самое помещение, о котором ему говорил Кэнгуру. Это было длинное ветхое двухэтажное строение с выставочным залом внизу и студией на верхнем этаже. На одном из низеньких, вровень с землей, окошек красовалась вывеска:
«Технико-художественные новинки Инцы».
Первая комнатка выставочного зала Инцы Дей-Льюис была отдана, если верить афише, в распоряжение так называемых реагирующих картин. Там висело штук двенадцать огромных, написанных маслом полотен.
— Привет, болван, — окликнул Конджера большой портрет, изображающий американского кавалериста XIX века. — Чем могу служить?
Конджер не обратил на него ни малейшего внимания. Он расхаживал по залу. На большинстве полотен были запечатлены сценки из жизни Запада — загоны для скота, охота на буйволов, состязания по перетягиванию каната.
— Ага, все ясно, зазнайка, — отметил реагирующий портрет. — Тебя, вероятно, интересуют листовые отбросы или же эти кошмарные хибары Ховарта.
В следующей комнате было полным-полно размалеванных вручную электробытовых приборов. Там тоже никого не оказалось. Остановившись возле пылесоса с гавайским пейзажем, Конджер обернулся и крикнул генералу:
— Где мисс Дей-Льюис?
— Кто-кто, вобла?