— Видишь, как все просто, — Доброзин погасил фонарь. — Не так уж страшна человеческая кровушка. Привыкнуть можно ко всему. Эх, Сережка-Сережка, теперь и ты заделался мокрушником, да ненадолго…
Треф поднял голову. Прямо в лицо ему смотрел жуткий глазок пистолета. Рванулся Серега в сторону и только успел выдернуть из половицы нож, как равнодушно громыхнули два выстрела.
— Серегу за что-о-о?! — завопил Славик и метнулся к Доброзину.
Третий выстрел отбросил его назад. Славик схватился за живот и повалился на пол. Доброзин склонился над ним, хотел было еще раз выстрелить, но заметил кровавую пену на губах и спрятал пистолет.
«Все, надо сматываться, — подумал Доброзин. — Два дня до заброшенной деревни, вытаскиваю свое золото и айда в Москву. Славка, видать, не проговорился этому фендрику, что я в Москве по их следу шел, и без него теперь знаю, на кого выходить… Жаль, не удалось еще добыть золотишка. — Доброзин вдруг понял, что говорит вслух. — Ого, плохой признак, нервишки сдают. Вон как руки трясутся, будто после первого покойника…»
Василий слышал выстрелы, крик Славика и бормотание Доброзииа. Он рвался из погреба, но ничего не мог сделать с проклятыми веревками на ногах. Серега не успел их перерезать. Узел был затянут накрепко. Ослабевшие пальцы никак не могли с ним сладить. К тому же приходилось делать это в темноте, на ощупь. Василию показалось, что прошла целая вечность, пока наконец узел распутался.
Ноги затекли, и первые минуты он мог стоять, лишь держась за стену. Потом почувствовал, как ноги ожили, и стал подниматься наверх. Несколько раз останавливался, боялся упасть. Наконец выбрался. Долго сидел на полу, уставившись на мертвых Серегу и Славика.
Снова поднялся на ноги. Подошел к ведру с водой, смыл с лица кровь, прополоскал рот и выпил три кружки воды. Пошарил под нарами и достал бутылку водки. Несколько глотков взбодрили его. Захотелось есть. Но едва Василий подошел к печи, как послышался стон. От неожиданности он вздрогнул и обернулся.
Тусклые глаза Славика смотрели жалобно и обреченно. Одной рукой он держался за живот.
— Жив? — Василий склонился над Славиком.
— Жив…
— Сейчас перевяжу.
— Пить… — попросил Славик.
— Нельзя. Раз в живот ранен, пить нельзя, — Василий поднял с пола нож, снял свитер и рубаху и принялся вырезать полосы материи.
— Хоть пару глотков дай, — взмолился Славик.
— Говорю, нельзя. Загнуться можешь.
— Ну и к хренам собачьим! Тебе-то что?!
— Ого, окреп голосок, значит, жить будешь.
— Не хочу жить, дай воды.
— Терпи.
— Пошел ты к… — Славик устало закрыл глаза, но через минуту снова заговорил. — Думаешь, если живым доставишь, премию дадут или медаль прицепят?
— Помолчи лучше.
— Ненавижу, курва лягавая. Угробил мне жизнь.
— Я, что ли, тебя продырявил? Или под пулю подвел?
— Все равно ненавижу… Что с Серегой? Хана?
— Убит…
— Ах, паскуда, — заскрипел зубами Славик, — потрох сучий, кудряво как пел: дорожку золотом вымащивал, а влепил свинец… Если б знал… Слушай, а ты как живой остался?
— Ему спасибо, — кивнул Василий на Серегу.
С грохотом распахнулась дверь, и в избу ввалились Федот Андреевич и Витька.
— Че случилось? — Федот Андреевич подскочил к Василию.
— Паршивые дела. Ушел…
— Кто ушел? — переспросил Витька, в ужасе глядя на мертвого Серегу и раненого Славика.
— Что делать будем? — не обращая внимания на Витьку, спросил Федот Андреевич.
— Пока надо этого перевязать, — Василий кивнул на Славика.
— Чего на меня время теряешь?! — закричал тот. — Поймай лучше эту паскуду. Он золото пошел доставать из тайника.
— Куда? — встрепенулся Василий.
— Не знаю. Про какую-то заброшенную деревню бормотал, гнида.
— Заброшенная деревня? — переспросил старик. — Знаем такую. Витька-то видел этого Стелуева через день после убийства неподалеку от нее.
— Видел, — подтвердил Витька. — Только разве мог я тогда заподозрить? Майор все-таки…
— Никакой он не майор, и не Стелуев, — Василий торопливо натянул свитер. — Федот Андреич, оставайтесь с раненым, а ты, Витек, что есть духу — в поселок к участковому, он знает, как дальше действовать, ну а я…
— Нее, — обиженно протянул Витька, — я с тобой, бандита брать.
— Кончай разговоры, — оборвал Василий, — расскажи лучше, как побыстрей до заброшенной деревни добраться.
— Бандит наверняка дальней дорогой пойдет вдоль речки, а есть покороче путь, — нехотя начал Витька. — От зимовья…
— Это где Семен с бригадой?
— Точно, — кивнул Витька, — там обрывистые хребты. Не высокие, но почти неприступные. Деревня за теми хребтами лежит.
— А как через них перебраться?
— Тропочка есть. Мне-то как раз по пути в поселок. Покажу.
В нескольких шагах от избы, под сломанной сосной, у Василия был завернутый в полиэтиленовую пленку пистолет. Теперь он благодарил судьбу, что предусмотрительно спрятал его вчера вечером.
К заброшенной деревне Василий добрался к вечеру. Внизу, в неширокой долине, зажатой двумя хребтами, темнела короткая цепь домишек.
Непривычная деревня. Дым не струился из труб, не лаяли собаки, не зажигались огни в окнах. Теперь оставалось выбрать дом, из которого просматривается вся деревня. И ждать.
В деревню вошел задворками, наметил дом, что немного возвышался над остальными, и стал пробираться к нему, еловыми ветками заметая свой след.
Комнаты в избе были нетопленые. Василий зажег спичку и огляделся. Большая русская печь, железная кровать с изодранным матрацем, с потолка на длинном проводе свисала засиженная мухами лампочка. За печью дразняще лежали сухие, сосновые поленья.
«Сегодня он вряд ли придет, — подумал Василий. — Можно растопить печь и согреться… А вдруг он уже неподалеку? Увидит дым из трубы и уйдет. Нет, надо терпеть».
Василий сел на кровать и поджал под себя коченеющие ноги. Глаза сами собой закрылись, и он услышал тихий стеклянный звон. Никак не мог понять, откуда он доносится. Холод лизнул вначале щеки и подбородок, потом шею, грудь, спину.
Надо двигаться! Он попробовал пошевелиться, но почувствовал боль в ногах и груди. Перед глазами запрыгали синие и красные искры. Потом он вдруг увидел ночное осеннее небо и падающие звезды. Сильнее забилось сердце и громче стеклянный звон.
«Это мое дыхание, — подумал Василий. — Если я не буду двигаться, оно замрет. Навсегда».
Он поднялся с кровати и принялся ходить по комнате, разминая замерзшие ноги. Иногда останавливался у окна и сквозь узоры в окне вглядывался в сумрак деревни. Он должен быть готовым к поединку.
Василий продолжал вышагивать по комнате. Ледяной озноб мешал сосредоточиться, мысли уносились в пугающую неизвестность.
Изредка Василий садился на кровать передохнуть и устало смотрел на мохнатые снежные звезды окна.
Он снова поднимался к окну и долго вглядывался в пустынный двор, укутанный синими тенями. Распахнутая настежь калитка. За ней морозно сияла мертвая улица.
Но что это? Шаги? Мерные, неторопливые, такие уверенные, будто человек знал, на что идет. Василий сунул руку в карман и нащупал пистолет.
Скрипят ступени под ногами невидимого человека. Загромыхало в сенях, дернулась дверь, но не раскрылась. Стук-стук — это не дверь, это сердце стучит. Снова скрипят ступени, скрипит снег под ногами невидимого человека. И опять тишина. А Василий все стоит, прижавшись лбом к стеклу. Нет никого в пустынной деревне. И ни звука шагов, ни стука в дверь.
Рассвет вынырнул из-за сопок. Припал к мохнатым звездам на окнах и рассмеялся звонкими искрами инея.
По розовому полю от лесной чащи к деревне медленно шел человек. И хоть не видно издали лица, Василий сразу узнал его.
