— А все-таки они не заменят земных, — сказал младший. Он пристроился на откидном креслице у фильмотеки.
Старший промолчал. Он умел молчать; это постигалось не сразу, как не сразу постигалось и то, что Кленов — старик: глаза его были зорки, кожа лица гладка, а движения и слова точны и сильны. Лишь приглядевшись, можно было заметить, что веки его иногда выдают усталость, да слова, случалось, переходили в ворчанье.
Так постигалось, что это старик. Но тогда переставало вериться, что это тот самый Кленов, человек с такой земной фамилией, оставивший следы в пространстве, учебниках и легендах. Старейший, как его почтительно называли звездолетчики.
В первые дни молчания оставалось только вспоминать обрывки этих легенд. Это был человек, еще в юности, с земного, закрытого ныне Памирского космодрома, ушедший в первое свое путешествие и с тех пор не возвращавшийся из него. Не возвращавшийся потому, что во время месячных и даже годичных перерывов в полетах он все равно, как говорили, жил мыслью в космических исследованиях и на Земле ему, наверное, снились звездные сны.
Кленов был испытателем. Если еще в старину испытатели самолетов были инженерами, то испытатель звездолета был пилотом и ученым — уходящая, почти ушедшая когорта людей, часто в одиночку улетавших на все более стремительных кораблях, в одиночку — потому, что можно было рисковать множеством автоматов, но не людей.
Они улетали чаще всего в одиночку и возвращались, а иногда не возвращались… Кленов возвращался всегда, и два раза — не в одиночку; спасенным испытателям он отдавал свою каюту, но подходить к пульту им не разрешал. Каждый раз он привозил все больше наблюдений и сведений — в памяти своей и электронной, в записях фоно- и видеокатушек. И он привозил все меньше слов, как будто отдавал их пространству в обмен на знание.
Теперь он был последним из той плеяды, остальные жили на Земле. Задача электронного моделирования Пространства со всеми его неожиданностями была решена при активной помощи Кленова, и корабли можно было полностью испытывать еще в процессе разработки. Но, оставаясь испытателем, Старейший стал не просто ученым, а очень большим ученым, специалистом по пространству. И он единственный по-прежнему летал один на корабле последнем из испытанных им, и испытывал если не корабли, то такие устройства, которые еще нельзя было промоделировать. На этот раз — новые дельта-генераторы.
Но таким он был в легендах, а на корабле был просто старик, который слышал, когда к нему обращались, лишь если хотел слышать, а если не хотел, то преспокойно молчал и даже не переспрашивал. А это не самая лучшая форма беседы.
— Все-таки они не заменят земных, — повторил младший громче.
Старший поднял сухое лицо от экрана. Его взгляд прошелся привычным путем — от замысловатых, по последней моде, сандалий по светлому спортивному костюму, по покрытому густым, еще земным загаром лицу и каштановым волосам и в конце концов остановился на голубых глазах, в которых, кажется, светился интерес.
— Вам бы все земное… Не заменят так же, как новые друзья не заменят старых, — наконец ответил Кленов. — Но они нужны. Старые друзья уходят, все равно — люди они, или корабли, или гипотезы. В моем возрасте можно однажды проснуться — и не узнать мира. А к чему это вы — о земных журавлях?
— О тех, других, можете сказать только вы, — последовал ответ. — Хотя это и странно. Все-таки в ваши годы…
— Годы — ерунда, вздор, — с удовольствием сказал старик. — Забудьте это понятие, уважаемый… М-м…
— Игорь, — проговорил молодой.
— Уважаемый Игорь. Люди умирают от разочарований, а не от возраста. Ставьте себе меньше целей — и у возраста не будет власти над вами.
Он искоса взглянул на собеседника и усмехнулся, заметив его удивленное лицо.
— Я сказал: «меньше целей», а не «меньшие цели». Чем меньше целей, тем меньше разбросанности, тем меньше разочарований. Но и одна цель может быть достойна десяти жизней. А впрочем, к чему это я?..
Он строго посмотрел на экран. И умолк.
Игорь подождал и сказал:
— Я, пожалуй, пройдусь…
Он вернулся через полчаса. Кленов все так же сидел, склонившись к экрану. Терпение — вот что осталось ему от прошлого. Сидит. Смотрит. Это о нем рассказывали легенды. Годы…
Старик обернулся на едва уловимый звук шагов. На лице его было изумление: он опять с непривычки забыл, что их двое.
— Ага, это вы, — объяснил он скорее сам себе. — Что нового?
Оба они знали, что ничего нового не могло быть.
— Они чувствуют себя отлично. И прекрасно наблюдаются. Просто замечательно.
— Ах, эти ваши… эта микрофлора? Ну, ну…
— Скажите, Старейший, — спросил Игорь, — у меня микрофлора. А ваша цель?
Кленов не ответил. Он как будто не слышал вопроса. Его глаза были по-прежнему устремлены на экран, и отсвет экрана лежал на сухом и гордом лице старика.
— Но ведь ради чего-то вы теряете время перед этим экраном? Программа испытаний закончена, а вы и не думаете тормозиться. В чем дело?
— Что значит — я теряю время? А чем занимались вы? Только не повторяйте, что любовались на вашу микрофлору. Не надо.
— Я сидел в салоне, — сказал Игорь, — и смотрел на телефон. Мне хочется, чтобы кто-нибудь позвонил, никто не звонит и не назначает мне свидания. Почему вы не позвонили?
— Не было надобности, — сказал Кленов. — А телефон в салоне существует для того, чтобы я мог оттуда связываться с решающим устройством.
— Но ведь вы и двух раз не были в салоне.
— Не был, — согласился Кленов. — Но могу быть и этого достаточно.
— А вы теряете время у экрана. Ведь появись что-нибудь, автоматы сами…
— Все равно. Я могу их опередить. А времени у меня достаточно. Это у молодых его не хватает. Они хотят успеть везде. У меня — одна цель…
Игорь опустился на пол. На Земле теперь все чаще сидели прямо на полу. Старик покосился и уселся в кресле еще прямее. Он сидел, как на приеме, и его рабочий комбинезон казался изысканным, как вечерний костюм.
— Все-таки о цели. Еще какие-нибудь испытания? Или открытия? Эти Журавли. Вы о них несколько раз упоминали… Кто они? Расскажите о них. Это из-за Журавлей мы не возвращаемся?
Старейший оторвался от экрана.
— Я мог бы кое-что рассказать. Но вам это просто так — любопытно… Да и рассказывать я, право же, разучился. И вообще не стоит. А что касается Журавлей… Я же говорил, что старые друзья уходят. И мало того — они еще оставляют нерешенные задачи. Это в лучшем случае. А то еще они выдвигают их, уходя.
— Я начинаю понимать, — сказал Игорь
— Да?
— Я вспоминаю…
— Этого вы сделать не в состоянии. Вас тогда еще не было на свете. И вы же кончали не Московский Звездный…
— Но мне рассказывали… Да, там было что-то связанное с аварией корабля.
— Что-то! — сказал Кленов. — Такие вещи надо знать во всех деталях. Это — опыт. Что-то!..
— Я ведь не космонавт.
— Знаю.
— Ну, разве это так важно? Знать надо основное, а детали… Это же было так давно. Ну, авария… Конечно, я понимаю… У вас там был кто-то, да?
— Кто-то — это слишком просто сказано, — ответил Кленов. — У меня там был друг. Тогда в пространстве нельзя было без друзей…
— А сейчас разве…
— Сейчас ваш друг может жить на Земле — все равно вы с ним не будете разлучаться: видите, слышите его. А потом, вас в пространстве охраняет могучая защита, сделавшая корабли практически неуязвимыми. А тогда друзья нужны были здесь, рядом. Мощность полей дружбы компенсировала слабость защитного поля. Вот почему тогда и возник метод парного испытания. На испытание уходили сразу два корабля.
— Я вспоминаю, — повторил Игорь. — Вы же были там…
— Я был там, — сказал старик.
— На «Согдиане»…
— Вы опять перепутали. Я испытывал «Джордано». Теперь это уже седая старина, — он провел рукой по коротким волосам, — корабль класса «Бета-0,5». Мы дошли до Эвридики и шли обратно. Что?