— Подожди, консехеро. Почему там так тихо?
— Все в порядке.
— Подожди, консехеро.
— Не волнуйся.
На правом берегу, где-то уже вдали от крепостной степы, вспыхнул огонек.
— Видишь, Педро?
— Вижу.
Донесся звук выстрела. Одновременно к Хезусу подошел связной и доложил, что разведка обнаружила противника в двух километрах от берега Эбро.
— Теперь пошли, — поднялся Хезус.
Огоньки на том берегу замелькали в темноте. Ярко вспыхнул первый взрыв гранаты.
Еще несколько минут назад казавшийся пустынным, левый берег ожил. Навстречу Хезусу и Педро попадались артиллеристы, катившие орудия к переправе. Пушки увязали по ступицу колес в песке. Слышались негромкие слова команд на разных языках. Педро улавливал испанскую, французскую, английскую и немецкую речь.
Лодки подошли в третий раз. За ними потянулись неуклюжие и неповоротливые понтоны. Саперы поругивались в темноте. Но спешки или неразберихи не было. Каждый проходивший мимо них боец — чувствовалось — знает, куда и зачем он идет.
Когда мост был собран, Хезус прошел на понтоны, осмотрел еще раз, хорошо ли они закреплены и выдержат ли нагрузку танков. Пехота уже двигалась на тот берег. Вода хлюпала у понтонов.
Потом регулировщик остановил пехоту. К мосту осторожно подъехала трехтонка, груженная ящиками. Мотор ее нервно пофыркивал. Водитель, видно, побаивался.
— Давай! Давай! — закричал регулировщик.
Машина, качнувшись, въехала на мост передними колесами, заурчала на разные лады мотором и еще раз качнулась, став на понтоны всеми четырьмя. И снова шофер остановил машину, а потом, наверное собравшись с духом, повел трехтонку по мосту.
Вода, быстрая и черная, слышнее зашуршала, заскрипели доски.
— Давай! Давай! — снова закричал регулировщик.
Луна зашла, и теперь очертания машины виделись серебристыми контурами в свете звезд.
— Прошла. Машина на том берегу, — сказал Хезус. — Мост выдержит и танки. А ты как думаешь, консехеро?
— Пройдут. — И посмотрел на часы. Стрелки на светящемся циферблате показывали ровно четыре. Через четверть часа к переправе должны подойти танки. Педро был уверен: подойдут вовремя. В этом наступлении все происходило вовремя — по действиям войск можно было проверять часы.
Выше наведенной переправы саперы уже начали готовить другую, главную. Ее решено было поставить там, чтобы обломки первой, когда ее разобьют фашисты, не повредили бы подтопленной.
На юге стали еле заметно проступать очертания Каталонских гор. Угадывался рассвет.
Ленивый бой на правом берегу откатывался все дальше и дальше от Эбро. Наступление развивалось успешно.
Танки подошли к переправе в точно назначенное время.
— Педро, я тебя очень попрошу, — не глядя в глаза советнику, проговорил Хезус. — Я тебя очень попрошу проследить за переправой всего батальона.
— Хочешь, чтобы я перешел на тот берег на последней машине?
— Я не могу тебе приказывать. Но лучше для дела, если ты проконтролируешь переправу. Я буду спокоен.
— Ой, Хезус, Хезус!
— Будем считать, что ты сказал «да».
— Вот вы где! — раздался голос Антонио. — Ищу вас, ищу… Опять спорите?
Он подошел, худенький и спокойный, мальчишка рядом с плотным Педро и высоким, чуть сутулым Хезусом.
— Мы не спорим, Антонио, — сказал командир. — Просто я попросил консехеро проследить, как будет идти переправа.
Чувствовалось, что Антонио улыбнулся:
— И Педро сразу согласился?
— Согласился, — ответил советник.
Потом Хезус сказал:
— Я, Педро, хочу, чтобы ты понял. Мы идем, чтобы победить. Но если победы не будет, не будет и меня. Для меня победа или поражение в Испании будет моей жизнью или смертью. Для меня нет земли, кроме Испании.
И он пошел к танкам. Первый уже уткнулся гусеницами в понтон. Хезус легко вскочил на броню, наклонился над люком, отдал приказ, и десятитонная махина мягко вползла на мост. Он просел и закряхтел под тяжестью. Хезус прошел на лобовую часть, ухватился — одной рукой за пушку и присел у открытого люка водителя.
Педро, стараясь угадать, чей же танк пошел первым, стал приглядываться.
— Это танк братьев Алонсо, — сказал Антонио. — Все будет хорошо.
— Считаешь, что Хезус прав?
— До встречи, — Антонио отправился к головному танку второй роты, который выполз из-за песчаного бугра и направился к переправе.
Педро стоял в стороне от моста, и машины шли мимо него одна за другой. Танкисты узнавали советника и махали ему руками. Он отвечал. Рассвело уже настолько, что он видел, как улыбаются, стоя по пояс в башнях, командиры и лица водителей в приподнятых люках.
С правого берега по-прежнему доносилась только вялая перестрелка. Значит, удар оказался для противника неожиданным и по крайней мере первые, самые трудные километры отвоеванного плацдарма достались ценой малой крови.
— Педро, вен аки!
Это кричал Игнасио. Он был выбрит так, что щеки его лоснились.
— Я на замыкающем! — ответил советник.
Ниже понтонной переправы по-прежнему шли лодки — перевозили бойцов на тот берег челночным способом. Теперь Педро мог разглядеть их. Серые от старости, в черных подтеках смолы, лодки были весьма ненадежным средством. Но они делали свое дело. На веслах, а иной раз на корме утлых посудин сидели их хозяева — рыбаки. В массе солдат белели их рубахи.
Из-за гор, в той стороне, где было Средиземное море, показался край солнца.
С наступлением дня бой на правом берегу Эбро все разгорался. Видимо, фашисты оправились от неожиданности и начали оказывать заметное сопротивление.
Засвистели снаряды. Столбы воды метнулись вверх.
Пехота побежала по мосту. Сначала было непонятно, откуда бьют пушки. Потом кто-то из бойцов махнул рукой вниз по течению Эбро. Там, примерно в трех километрах от переправы, появилась франкистская батарея.
Когда въехал на мост очередной танк, Педро подбежал к командиру взвода и приказал, перейдя мост, взять пехоту на танки и двинуться в сторону франкистской батареи — расстрелять или раздавить ее.
Обстрел продолжался, но лодки по-прежнему двигались между берегами и пехота шла по мосту, только бойцы ускорили шаг.
Снаряды ложились вразброд, иногда попадали даже на берег. Фашисты торопились.
Наконец из-за белого песчаного бугра выполз последний танк третьей роты. Педро вскарабкался на броню, встал рядом с командиром у открытого люка. Машина была уже на середине переправы, когда снаряд ударил в понтон чуть впереди.
Понтон стал проседать, и тяжелая машина соскользнула с моста в реку. Педро понял, что произошло, только когда вода ударила его в лицо и водоворот над упавшим танком стал затягивать на дно. И течение было очень сильным. Он рванулся изо всех сил и почувствовал, что его схватили за волосы.
Вздохнуть не мог — вода забила горло и грудь. Это было страшно, потому что он видел небо и солнце, слепившее его, а дышать не мог. Потом затрясся, и сознание помутилось.
Потом он чувствовал, что его волокут по песку. Дыхание спирало, очень болела грудь, а в горло будто воткнули кол.
Его прислонили спиной к чему-то жесткому. Он сидел. Кто-то подошел и спросил на незнакомом языке, видимо, о нем, потому что бойцы ответили тут же и опустились перед ним на корточки. Это Педро увидел, открыв глаза.
— Живой, — сказал голубоглазый, стоящий ближе всех. — Живой? — почему-то вновь спросил он и сам себе ответил: — Живой!
Он говорил по-испански.
— Живой, — собравшись с духом, сказал Педро.
— Испанец?
Это спросил голубоглазый.
Лицо у него было хорошее и веселое.
— Чех.
— Чех?! — И голубоглазый сказал фразу, в которой было много слов, очень похожих на русские.
Педро покачал головой и почему-то сказал по-польски единственные слова, которые он знал:
— Не мовлю.
Голубоглазый рассмеялся. Он сел на песок и смеялся, и все вокруг тоже смеялись.