«Ничего, пронесет! — думал он. — Вот если бы с собаками, то дело швах. Должно пронести. Должно же мне повезти до конца — выбраться. Уж тогда, гады… Только бы до оружия добраться!»
Слышалось тихое тюкание и позванивание топора. Войцек сидел на колоде, тесал какую-то чурку. Сиротливо бродила по двору курица.
В деревне стояла такая тишина, будто селение вымерло.
Приложив ухо к земле, Мазур пытался услышать звуки приближающихся шагов.
И шаги раздались. Две пары ног ступали по-солдатски тяжело и четко, а третья семенила.
— Ослеп! — выкрикнул резкий голос. — Ты что, собака, не видишь, что к тебе идут господа офицеры?
Сквозь узкие щелки между поленьями Мазур разглядел, как Войцек поднялся, стащил с головы шапку, низко поклонился. Потом Мазур увидел, как во двор вошли ефрейтор и солдат, которых староста подобострастно назвал офицерами.
— Ты тоже никого не прячешь? — спросил ефрейтор у Войцека по-немецки. — Ты тоже никого не видел?
— Не разумею, пан офицер.
Завязался длинный разговор через старосту-переводчика, который знал немецкий плохо и компенсировал свое незнание криком, оскорблениями и руганью Войцека. Тем временем ефрейтор и солдат медленно ходили по двору, заглянули в сарай, рядом с поленницей.
Мазур всем телом слышал их шаги. Он затаился и перестал дышать.
— Разгреби сено в углу, — приказал ефрейтор.
Войцек принялся разгребать сено. Мазур слышал, как шуршит сухая трава и даже дыхание Войцека.
— Ленивая свинья, — сказал ефрейтор и приказал солдату посмотреть, есть ли кто в сене.
Они копошились в каких-нибудь двух метрах от Мазура. А он, до боли стиснув зубы, весь собравшись, как для прыжка, сжимал старый кухонный нож, свое единственное оружие.
Затем фашисты, староста и Войцек вышли из сарая и подошли к поленнице. Мазур видел у себя перед глазами широкие раструбы солдатских сапог. Ефрейтор внимательно осмотрел поленницу, потыкал ее носком сапога. Дрова были сложены хорошо, плотно. Видимо, на влажной от дождя земле не оставалось ничьих следов.
Войцек передавал Мазуру еду через лаз в заборе, и вообще в тоне разговора, в ленце, с которой гитлеровцы осматривали двор и сарай, чувствовалось, что они делают обыск скорее по инерции, нежели со старанием и охотой.
Наконец они отошли от поленницы.
— Сходи на чердак, — приказал ефрейтор солдату.
Тот ушел, а ефрейтор осмотрелся, где бы присесть.
— Стул пану офицеру! — крикнул староста жене Войцека. — Живо! Поворачивайся! Старая кляча!
Ядвига, которая стояла у крыльца, сунув руки в карман передника, прошла в дом, вынесла табуретку. Ефрейтор сел, закурил. Он чувствовал себя сейчас по крайней мере обер-лейтенантом.
Почтительно застыв, староста находился около величественного ефрейтора.
— Обратите внимание, пан офицер, курочка — вдова.
— Вас?
— Петушка лисичка скушала. Третьего дня.
Ефрейтор добродушно улыбнулся:
— Ах, зо!
— А вдовушки, пан офицер, они особенно вкусны!
Ефрейтор захохотал. Потом ткнул пальцем в сторону курицы и чиркнул себе по шее, давая понять: он согласен на угощение.
«Ох, и гады!» — подумал Мазур.
Войцек был рядом с женой и, заметив жест ефрейтора, махнул рукой, пробурчав:
— Вшистско едно.
— Пан офицер! — вскричала Ядвига. — Пожалейте! Пан офицер!
И, выхватив из кармана передника кусок тряпки, прижала к глазам.
— Последняя! Пан офицер!
Она кричала еще что-то, но Мазур не слышал. Ему показалось, будто гром грянул среди ясного неба. В руках у Ядвиги был кусок от каторжной куртки, полосатой каторжной куртки! Видно, она по простоте душевной, сжигая одежду беглецов, не утерпела и оторвала клок, мол, в хозяйстве пригодится.
Ефрейтор обернулся к ней, вскочил, машинально положил на табуретку бывший у него на коленях автомат, протянул руку к тряпке.
— Ейн момент! Дай!
Мазур ужом выскользнул из убежища, рывком проскочил под прикрытием забора до открытой калитки, в два прыжка оказался за спиной ефрейтора и резким движением полоснул гитлеровца ножом по горлу.
Тут же, круто развернувшись, он со всего маха ударил обмершего старосту ногой в низ живота. В следующее мгновенье Мазур схватил с табуретки автомат, ринулся в дом. Он столкнулся с солдатом в сенях и короткой очередью в упор убил его.
— Ну, а дальше? — спросил Адам.
— Он застрелил солдата, — медленно говорил Войцек. — Снова выскочил во двор. Рассчитался до конца со старостой. А ефрейтор, тот уже подох. Потом…
Мазур вошел в землянку и укоризненно сказал:
— Сколько раз, Адам, ты будешь расспрашивать его про одно и то же?
Адам улыбнулся.
— Уж сколько раз я отвечал тебе — сам толком не знаю, — продолжал Мазур. — Увидел, что фашист автомат из рук выпустил, — и решился. Руки-то у него тряпкой были заняты. А старосту я в расчет не брал. И на Войцека надеялся. Когда я из дома выскочил, он уже на старосте сидел. Мне ему только помочь осталось. Ведь так, Войцек?
Тот кивнул.
— Но самое удивительное было другое, Адам, — улыбнулся Мазур. — Этого мы тебе еще не говорили.
— Что же?
— Самое удивительное было, что жена Войцека упала в обморок, когда услышала, что Войцек знает, как попасть к партизанам.
Войцек покрутил головой:
— Будь она помоложе, вот уж я намылил бы ей холку за тот лоскут!
Мазур похлопал Войцека по плечу.
— Чего старое вспоминать. Вон ведь как обошлось. Еще повоюем и по-пешему и в танковом строю. Дело есть, Адам.
Войцек поднялся.
— И вы понадобитесь, если, конечно, Адам не возражает.
— Давай про дела.
— Карты у нас нет, — сказал Мазур. — Обойдемся планчиком. Километрах в двадцати есть выемка и в ней железнодорожный мост. Вот и взяться бы нам за него.
— Хватит ли сил? Ты, Петр, не забывай, что нас всего семнадцать да две женщины. На такой мост полтонны динамита нужно. Не меньше. А у нас всего десяток гранат, — сказал Адам и вздохнул.
— По-моему, может хватить, — подмигнул Мазур.
— Не темни.
— Войцек, вы часто там проезжали по дороге в город. Скажите, на какой стороне моста находится караульное помещение фашистов? С левой — с нашей стороны, или справа от города?
Пошевелив усами, Войцек призадумался, потом покрутил ус, а затем покусал.
— Как из города ехать… Справа. Мосток-то ведь небольшой. На левой стороне только будка с часовым.
— Мосток-то небольшой, — согласился Мазур. — Но я слышал, что там в выемке скальный грунт. Мосток висит над ручьем метрах в тридцати. Так?
— Так.
— И на мост поезд въезжает с уклона.
— С уклона.
— Вот мой план. На дело хватит пятерых. Мы пробираемся к мосту, снимаем часового. Потом закладываем метрах в десяти от моста под рельс гранаты. Ждем. Когда поезд метрах в ста от нас, взрываем рельс и катимся вниз.
— А вагоны — на нас? — спросил Адам. — Только ты пойми…
— Я знаю, что никто из нас не трус, — сказал Мазур. — Но пойми, что риска здесь почти никакого. Вагоны по инерции пойдут прямо на мост. Не мы, а сам состав искорежит мост и полотно так, что и двух недель не хватит их восстановить.
— Может получиться, — согласился Адам.
— Может, — кивнул Войцек.
— Вот мы завтра поутру и пойдем на разведку. Еще раз обмозгуем на местности все детали операции. Скоординируем действия. — Мазур прошелся по землянке из угла в угол.
Адам улыбнулся.
— Крепко в тебе сидит солдат.
— Я не просто солдат. Я на всю жизнь боец с фашизмом.
ИЗ БЛОКНОТА ИСКАТЕЛЯ
Многие помнят оду Михаила Васильевича Ломоносова, которую он посвятил царице Елизавете. Она приказала выдать поэту награду — две тысячи рублей.