— Ясно. Только… Зачем я буду обращаться к Главному командованию? Сам виноват, сам и расплачиваться должен. И зачем я буду на вас ссылаться?
— Я знал Сергея Савина, сына которого в беде не брошу. Понял? Я тебя, паршивца, вытащу из той грязи, в которую ты сдуру залез.
— Товарищ полковник…
— Ладно, ладно, — прервал его Скворецкий, — пиши…
Когда оба документа были готовы, полковник, просмотрев их, сказал:
— Теперь можешь идти. Явись к командиру части и доложи, что обратился с рапортом к Главному командованию. Расскажи, конечно, о чем пишешь в рапорте. Доложи, что был в КГБ. Если командир или замполит будут интересоваться, пусть звонят ко мне.
— Так точно, товарищ полковник. Вас понял.
— Отлично. Один вопрос: как думаешь вести себя дальше с Войцеховской?
— Встречу — не подойду.
— Вот и напрасно, — спокойно заметил Скворецкий. — Так бы оно, конечно, было проще, но мне хочется верить, что тебе по плечу будет нечто более трудное… Ты говорил, что Войцеховская порой вызывала у тебя подозрение. Так?
— Да, товарищ полковник, говорил. Так оно и было. Странная она, когда поближе узнаешь…
— Видишь ли, подозрительность — штука скверная, опасная. Но, судя по тому, что ты рассказал о Войцеховской, оснований присмотреться к ней больше чем достаточно. Присмотреться — я подчеркиваю. Не более того. Этого требует бдительность. Бдительность, а не подозрительность. Понял?
Савин молча кивнул.
— Представь себе, — продолжал Скворецкий, — что вот так, ничего толком не объяснив, ты с ней порвешь. Встретишь — и не поздороваешься. Как думаешь, не покажется ей это странным?
— Может, конечно, — согласился Савин.
— Слушай дальше, — продолжал полковник. — Рвать с Войцеховской ты не будешь, но и бегать за ней, как прежде, не бегай. Если встретишь, держи себя так, будто ничего не произошло. Сумеешь?
— Раз надо — сумею.
ГЛАВА 21
Семенов работал на Крайской железной дороге давно, его многие знали, и Миронов сравнительно быстро собрал о нем более или менее полные сведения.
Иван Петрович Семенов, 1908 года рождения, появился в Крайске вскоре после окончания войны, сразу после демобилизации из армии. Работал проводником еще в довоенные годы в Минске. С первых дней войны — на фронте. Начал войну рядовым, рядовым и кончил. Вся семья Семенова — жена, трое детей — погибла во время бомбежки еще в начале войны.
Вот, собственно говоря, и все. Повидать самого Семенова не удалось: он был в отъезде.
Возвращаясь в управление, Андрей решил навестить Савельева. Он нашел Сергея на дворе. Опираясь на палку, Савельев разгуливал от скамейки к скамейке.
— Ну как, — крикнул он, увидев Миронова, — как я хожу? Нормально? Вот только палка…
— Ладно, ладно. Ты, брат, молодцом. Глядишь, через неделю-другую — и на выписку. А там на юг, в санаторий.
Савельев помрачнел.
— Мне не лечиться, мне работать надо. Лечением я сыт по горло.
Савельев вздохнул и уселся на скамейку.
— Ладно, Сергей, подумаю.
Из больницы Миронов пошел в управление и вместе с Лугановым явился к Скворецкому.
Кирилл Петрович рассказал им о своей беседе с Савиным.
Миронов понял, почему полковник заинтересовался Семеновым. Нельзя было пройти мимо того факта, что Войцеховская связана с человеком физически сильным, левшой, тогда как нападение на Савельева в тот момент, когда он наблюдал за Черняевым, совершил также левша.
— Теперь так, — продолжал полковник, — надо что-нибудь предпринять, чтобы ускорить события, вынудить Войцеховскую обнаружить свои отношения с Черняевым или по меньшей мере заинтересованность в его судьбе. Думал я над этим и пришел к выводу, что кое-что в этом направлении сделать можно. Почему бы не пустить в ход самого Черняева?
— Черняева? — удивился Миронов. — Впрочем… Кирилл Петрович, это же здорово! Обыск?
— Угадал, именно обыск. По месту работы, в служебном кабинете. Мы рассекретим арест Черняева. И если Войцеховская была с ним связана, известие об аресте произведет на нее соответствующее впечатление, вынудит ее что-то-предпринять, в какой-то мере открыться. Обыск проведем с работниками милиции. Договоримся. Арест Черняева милицией и впечатление произведет и не запугает Войцеховскую сверх меры. Сотрудникам управления строительства разъясним, что обыск производится в отсутствие Черняева, так как тот арестован по месту командировки.
Черняев, один из руководителей крупного оборонного строительства, был заметной фигурой в городе, и факт его ареста не мог пройти незамеченным. Но ни в тот день, ни на следующий Войцеховская ничем себя не проявила. Между тем прошло уже трое суток, и под вечер в Крайск вернулся из своего очередного рейса Иван Петрович Семенов.
С момента возвращения Семенова в Крайск два оперативных работника находились постоянно возле него. Действовали они умело, Семенов и не догадывался об их присутствии. В первый же вечер оперативным работникам потребовались вся их сноровка, опыт, сообразительность. И не зря!
Утром они докладывали: придя с вокзала домой, Семенов пробыл там часа два, затем отправился бродить по городу. Потолкавшись с полчаса в шумной толпе на центральной улице, зашел в «Гастроном». В магазине в этот вечерний час было много народу. Семенов ходил от прилавка, к прилавку, нигде не задерживаясь. Наконец встал в очередь в ветчинно-колбасный отдел. Перед ним в очереди стояла… Войцеховская. Оперативные работники узнали ее по фотографии.
Она не обращала никакого внимания на человека, стоявшего у нее за спиной. Очередь двигалась медленно. Постояв минуту-другую, Войцеховская повернулась к Семенову, что-то ему сказала и, выйдя из очереди, направилась к кассе. Заплатив деньги и получив чек, она вернулась на свое место, впереди Семенова. Вновь перекинулась с ним несколькими словами.
Получив покупку, Войцеховская вышла из магазина. На улице она замешкалась, стала закуривать. В этот момент появился Семенов. Он достал папиросу, сунул ее в рот и огляделся. Заметив Войцеховскую, которой никак не удавалось прикурить, Семенов подошел к ней. Войцеховская улыбнулась, протянула ему спичечный коробок. Взяв коробок левой рукой, Семенов чиркнул спичкой, ловко прикрыл ее ладонями, дал закурить Войцеховской, закурил сам, и они разошлись. Могло показаться, что ничего особенного не произошло, но, взяв у Войцеховской коробок спичек и закурив, Семенов опустил этот коробок в карман.
Потом он пошел на городской телеграф. Вынув из кармана клочок бумаги и, заглядывая в него, заполнил телеграфный бланк, сдал его в окошечко, а бумагу порвал и бросил в корзину для мусора.
Записку, с которой Семенов списывал текст телеграммы, удалось восстановить. Телеграмма была адресована в Москву, на Главпочтамт, до востребования, Григорию Макаровичу Макарову. Текст:
«Состояние тети ухудшилось температура второй день 38 пульс обычный желателен приезд».
Подписи не было.
Выслушав доклад и внимательно прочитав телеграмму, Скворецкий задумался: что могла она означать? Тетя? Какая тетя? Кто подразумевался под «тетей», чье состояние ухудшилось? Не Войцеховской ли? Возможно. Но температура? Пульс?
Скворецкий вызвал Миронова и Луганова.
— Давайте-ка, друзья, раскинем вместе мозгами…
Миронов молчал и рассеянно крутил в руках листок бумаги, на котором был записан текст телеграммы. Казалось, он и не слышал последних слов Скворецкого.
— Одну минуточку, — сказал Миронов, — сегодня у нас какой день? Среда?
— Среда.
— Сегодня среда. Телеграмма отправлена вчера. Значит, сегодняшний день не в счет. Завтра — четверг, послезавтра — пятница, второй день, считая с момента отправления, телеграммы. А в пятницу в Москву отправляется поезд № 38, в составе которого идет вагон, где проводником Семенов. Это я знаю точно: когда был на вокзале, специально интересовался графиком его поездок. Телеграммой Семенов, очевидно, уведомляет какого-то Макарова, что в пятницу выезжает в Москву и назначает ему встречу. Таков, по-моему, смысл слов «второй день 38 желателен приезд». Что же касается того места, где речь шла о пульсе, — вот оно: «пульс обычный», — тут, надо полагать, имеются в виду условия встречи — обычные, то есть такие, как и всегда.