Наконец, Кэри овладел собой. Все еще хихикая, он глубоко вздохнул, оперся о стену и выпрямился. По его телу пробежала дрожь, и он поднял воротник своей куртки.
— Ну вот, теперь ты знаешь, как мне удалось вывести из строя твоего любимца. А как теперь насчет того, чтобы снова заставить его заниматься делом? Мне что-то холодно, да и этот мрачный свет за окнами не такой уж ободряющий.
Берк не шелохнулся. Его глаза не отрывались от лица Кэри. Кэри снова хихикнул.
— Ну ладно, принимайся за дело, Берк. Объявляй аврал и свисти всех наверх. У тебя будет время для переживаний потом. Если тебя беспокоит проигрыш, то забудь о нем. А если ты так расстроен неудачей своего любимца, не принимай этого так близко к сердцу. Все-таки твой Электронный Мозг оказался гораздо лучше, чем я ожидал. Я думал, что у него просто перегорит предохранитель и он полностью выйдет из строя. Этого не случилось, он по-прежнему работает, пытаясь решить поставленную задачу с помощью всех до единого своих отделов. Скорее всего он разрабатывает в настоящее время теорию типов, которая и сможет дать нам решение этой проблемы. Вряд ли Мозгу потребуется на ее разработку больше года.
Берк не двигался, Кэри посмотрел на него каким-то странным взглядом.
— Что случилось? — спросил он с раздражением в голосе.
Рот Берка исказился, в уголках губ выступила пена.
— Ты… — начал он. Слово вырвалось из его горла, как стон умирающего.
— Что та…
— Ты — идиот! — обрел, наконец, дар речи Берк. — Ты — абсолютный кретин! Неисправимый болван!
— Кто? Я? — закричал в ответ Кэри, пытаясь протестовать. — Я оказался прав!
— Да, ты оказался прав, — сказал Берк. — Даже слишком прав. Как ты думаешь, каким образом я смогу заставить Электронный Мозг прекратить рассмотрение этой проблемы и включить атомный реактор, дающий нам тепло и электричество, если все элементы, все до единого отделы установки заняты рассмотрением твоего парадокса? Что я могу сделать, если Мозг немой, слепой и глухой?
Они посмотрели друг на друга через разделяющее их пространство комнаты. Туман от их дыхания белым облаком поднимался в холодном воздухе: отдаленный рев шторма, заглушаемый до этого толстыми стенами метеостанции, казалось, стал громче, приобрел оттенок какого-то свирепого триумфа.
Температура внутри помещения продолжала быстро падать.
Игорь ПОДКОЛЗИН
ЗАВЕРШАЮЩИЙ КАДР
В годы Великой Отечественной войны моряки-подводники вписали в историю Советского Военно-Морского Флота немало славных страниц. Уходя на боевое задание в районы, расположенные вдали от родных берегов, случается, подводная лодка при трагическом исходе операции исчезает бесследно. Поэтому иногда бывает, что подвиг команды остается навсегда тайной. Рассказ И. Подколзина о беспримерном мужестве и героизме подводников написан на документальной основе и приоткрывает завесу неизвестности над одним из эпизодов боевых будней нашего Северного флота.
Сквозь маленькое окно еле-еле пробивался тусклый рассвет. Ильмар Нильсен давно уже проснулся и лежал, устремив неподвижный взгляд в бревенчатый потолок, прислушиваясь к доносившемуся с моря шуму прибоя.
Дождь монотонно барабанил по крыше. Спешить было некуда. С тех пор как пришли фашисты, рыбакам было запрещено выходить в море без особого разрешения коменданта. А что понимает он, этот очкастый, прямой и высохший, как скандинавская сосна, немец в ловле сельди? Да и странное это дело — спрашивать разрешения на ловлю рыбы у себя дома, в своих родных водах, где испокон веков рыбачили все Нильсены. Он вспомнил, как вчера в кабачке один пьяный солдат разглагольствовал, что он-де потомок викингов и здесь защищает Норвегию от коммунистов. «Потомок» был плюгав и походил на древнего викинга, как он, Нильсен, на господа бога. Нет, он не пойдет унижаться перед этим долговязым фашистом. Не такой он человек. Да и много ли ему теперь нужно, когда умерла жена, а сын переехал в город? Как-нибудь проживет.
За окном тоскливо шумели сосны. Большой, разжиревший от рыбы дымчатый кот подошел к кровати и прыгнул хозяину на ноги. Старик почесал кота за ухом, встал и начал медленно одеваться. Затем, выпив кофе, вышел из дома.
Дождь перестал. Прямо перед ним серо-белой равниной уходила к горизонту необъятная водяная ширь. Море было спокойно, только у самого берега, в глубине фиорда, лениво перекатывались волны и глухо ворчал прибой. Нильсен набил трубку и сел на крыльцо. Торопиться действительно было некуда. Долго сидел он, нахохлившись, положив на колени загрубевшие и красные от соленой воды руки. Смертельная тоска разъедала душу. И зачем он еще живет, одинокий и никому не нужный старик?
Нильсен выбил о ступеньку трубку и тихо побрел вдоль берега. Он хотел в этот ранний час, когда вражеские патрули спят, пройтись той дорогой, по которой его столько раз провожала жена. А вот здесь, на этом валуне, она обычно стояла, приложив руку к глазам, всматриваясь в даль, туда, откуда он должен был прийти с уловом.
Ветерок ласково шевелил его седые, выгоревшие на солнце волосы. Полной грудью он вдыхал вкус моря, его моря, остро пахнущего водорослями, рыбой и сыростью покрытых мхом скал. Все было тихо. Немцы действительно, очевидно, спали. Вчера у них было много работы, после того как в море взорвали их шедший из Петсамо транспорт. Рыбак хорошо видел неожиданно взметнувшийся над морем столб огня и огромное облако черного дыма. Гул взрыва упругой волной прошел по заливу и, отдаваясь эхом в высоких берегах фиорда, замер вдали. Долго потом море бороздили катера, а по берегу бегали солдаты.
Тяжело переставляя ноги, Ильмар шел вдоль берега. Волны с легким шипением подкатывались и лизали его сапоги, потом нехотя отходили, журча мелкими ручейками в прибрежной гальке.
Вдруг он увидел впереди то появляющийся, то исчезающий среди пены набегающего прибоя какой-то предмет. Бревно или бочонок? Старик ускорил шаг. По пояс в воде на песке лежал человек, одетый в легководолазный костюм. В правой, откинутой в сторону руке он сжимал шланг сорванной с головы маски. Левой прижимал к груди небольшой резиновый мешок. Нильсен опустился на колени. Человек был мертв. Из разорванного ворота костюма выглядывал треугольник матросской тельняшки и кусочек синего воротника с тремя белыми полосками. Русский! Рыбак быстро огляделся по сторонам. Никого. Приподняв под руки отяжелевшее тело моряка, Нильсен оттащил его к подножию скалы. Сняв кислородный прибор, он отнес его в сторону и зарыл в песок. Потом сделал небольшое углубление между камней, положил туда труп, сверху прикрыл его плитками известняка и забросал щебнем. Затем старательно разровнял могилу руками и, отойдя немного в сторону, еще посмотрел, не заметно ли чего. Все было как обычно. В мешке лежали сверток и револьвер. Широко размахнувшись, он забросил оружие в море и, спрятав под полу куртки сверток, быстро пошел к дому…
В 1955 году однажды утром, в час, когда на улицах Осло можно видеть только домашних хозяек, в дверь советского посольства кто-то тихо, но настойчиво постучал. Немного сутулясь, в кабинет вошел человек лет тридцати, с открытым, загорелым, обрамленным курчавой белокурой бородой лицом. Одет он был в обычный костюм рыбаков: грубую куртку, свитер и тяжелые до колен сапоги. Он молча подошел к секретарю и положил на стол круглую жестяную коробку, крест-накрест перетянутую медицинским пластырем.
— Вот отец нашел на берегу.
— А почему вы думаете, что это касается нас? — секретарь вопросительно посмотрел на рыбака.
— Осенью сорок третьего года фашисты нашли у моря закопанный труп вашего моряка, а неподалеку его скафандр. Они поняли, что кто-то опередил их. Наш дом был рядом.