Делаю несколько снимков из засады, а потом еще бегу за оленями вдогонку. Сунув аппарат обратно в рюкзак, оборачиваюсь к морю — и тут мне бросается в глаза более чем наполовину замытая песком туша. Она лежит как раз в полосе прилива, и ее уже захлестывает волной. Вся она под цвет песка, вся ее унылая свалявшаяся шерсть… да, шерсть… Это-то меня и озадачивает. Кроме того, туша имеет странную форму, отнюдь не напоминающую строгую, как бы цельнолитую форму кита. Да китов и не бывает волосатых. По крайней мере не было до сих пор. Но это и не сивуч, покрытый желтовато-рыжей шерстью, уж сивучей-то я хорошо знаю, когда-то даже охотился на них. Нет, это не сивуч, это что-то более чем в два, а может, и в три раза длиннее сивуча. И притом волосатое! И этот явственно обозначенный, остро выпирающий, как у коровы, хребет…
— А это что такое?
И тут Гена тоже оборачивается к чудовищу.
— Кит? — говорит он скорее по привычке. — Клюворыл?
— Не-ет, — качаю я головой, — все киты гладкокожие.
Подходим к туше с некоторой опаской и минуты две молча размышляем. По бокам волосатого чудовища зияют дыры, в которые изредка залезают лакомиться песцы — иногда они скрываются в этих дырах настолько, что наружу торчат только зады.
Нет, эта туша решительно не напоминает кита: голова как бы отчленяется от туловища, а хвост — вместо хвостового плавника на горизонтально ответвленных стеблях болтается обтрепанная бахрома. Мелкокалиберное ружье Гены умещается по длине туловища почти семь раз — стало быть, его длина составляет никак не меньше шести с половиной метров. Немыслимо предположить, что это морская корова. Тем более что, сколько я помню из описаний, морская корова, подобно китам, тоже была гладкокожей.
А может быть, все-таки морская корова? Возможно, какая-либо ее волосатая разновидность, приспособившаяся к более суровым условиям жизни? А сюда ее принесло издалека?
Тут следует сказать, что моя готовность к «открытию» морской коровы возникла не на пустом месте, не с бухты-барахты; нет, она имела предысторию, даже подлинно генеалогическое древо, уходящее корнями в многочисленные, пусть зачастую и сомнительные, но будоражащие фантазию факты. Вместе со многими я поражался сообщению о вдруг объявившемся морском змее, меня волновали сообщения о чудовище озера Лох-Несс в Шотландии. Наконец, несколько лет назад я прочитал статью, подписанную тремя сотрудниками научно-исследовательского института, в которой говорилось, что с одного нашего китобойца были замечены шесть странных медлительных животных, скорее всего напоминавших истребленную еще в XVIII веке стеллерову морскую корову. Наблюдатели указывали на небольшую голову животного, с резким переходом ее к туловищу, на удивительный хвост как бы с бахромой, на приблизительную длину от шести до восьми метров, на то в конечном счете, что животные были замечены вблизи устья реки, в тихой песчаной бухте, среди зарослей морской капусты, которую так любила корова Стеллера…
Как бы там ни было, но наша планета и ее воды до конца еще не исследованы, и каждый год приносит нам известия о том, что открыт какой-нибудь новый вид поистине неисчерпаемой земной фауны.
Когда я прочитал статью о морской корове, о прогнозах относительно дальнейших ее поисков, я еще подумал, что какому-нибудь счастливчику и впрямь повезет. И подумал, что чем черт не шутит — хорошо бы мне, поскольку я вновь собираюсь в те края, как раз в самую точку, на «родину» морской коровы, на Командорские острова!
Итак, мы с Геной стоим около обнаруженной нами — НАМИ! — морской коровы (для начала удобней будет называть неизвестное животное именно так). Нет, мы уже не стоим — вернее, я уже не стою, а прыгаю, хохочу и хлопаю по плечам растерянно улыбающегося Гену. Я ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЬ! Да и он, конечно, тоже! То-то он уже возится около головы коровы; я удерживаю его — нельзя самовольничать, боже упаси, а вдруг повредим что-либо.
— А может, у нее клык?
— Да нет же, она травоядна, — отвечаю я. — На то и корова. Зубы, конечно, должны быть какие-нибудь. Или роговые пластинки. Да не трогайте вы ее, бросьте палку!
Однако же сам я хватался то за одну, то за другую палку, что-то подкапывал, расчищал мочалообразные задние плавники (или хвост?). А вдруг это и не морская корова вовсе? Почему раньше на эти берега не выбрасывало трупа морской коровы, если она продолжала существовать? А может, и выбрасывало, но невежды проходили мимо в полном к ней пренебрежении, а потом, после штормов, и костей от этой коровы было уже не собрать.
Вдруг ни с того ни с сего заштормило. Не ровен час, еще смоет тушу. Нужно торопиться. Как назло, фотоаппарат не тянет пленку! В такую минуту! Кто же мне поверит без снимка? Кадр или два я все же накрутил. Маловато!
Но приходится возвращаться к выбранной нами для стоянки скособоченной, растерзанной ветрами юрташке.
Утром печку не топим: дрова сыроваты, тяги нет… Кипячу на рафинадных кусочках сухого спирта кофе. Прихлебывая крепчайший напиток, съедаем по бутерброду с плавленым сыром — и скорей, скорей к бухте.
Корова никуда не делась. Но с аппаратом та же ерунда, пленка тянется туго, со скрипом… Приходится то и дело лезть во внутренности фотоаппарата, и тогда Гена ложится на меня, чтобы прикрыть собою прорехи в моем плаще, и я что-то с раздражением рву, что-то вставляю снова.
Гм… Однако если мы нашли действительно морскую корову, то надо признать, что она упорно держится одного места, именно острова Беринга. Впервые заметил ее здесь неугомонный Стеллер — натуралист экспедиции Беринга. Дело было летом, тюлени ушли от берегов, китов не выбрасывало, и не было поблизости котиковых или сивучьих лежбищ. Между тем строительство кораблика из частей разбитого пакетбота «Св. Петр» подвигалось, и нужно было позаботиться о том, чтобы снабдить себя пищей на предстоящее, кто знает, сколь продолжительное плавание к берегам Камчатки. Стеллер с интересом наблюдал за какими-то нелепыми животными, толстыми, неповоротливыми, пасущимися на сравнительно мелких местах неподалеку от берега. Они широко разевали рты, пережевывая водоросли. Иногда они ныряли на несколько минут и выныривали, чтобы подышать, — значит, то не были исполинские рыбы, а скорее нечто вроде китов. Да, то были явно млекопитающие, но Стеллер ни в одном зоологическом атласе прежде ничего подобного не встречал. Он назвал зверя морской коровой — животное было травоядным и неповоротливым.
Словом, беринговцы решили затеять охоту на невиданных животных — им нужно было не только мясо, но и жир для замазки щелей корабля. Коровы паслись у самого берега: к гарпуну достаточно было привязать канат метров до двадцати длиной. Один конец его на берегу держали около сорока человек. Тем временем охотники подплывали к корове на шлюпке почти вплотную и вонзали в нее гарпун. Животное дергалось, «и случалось нередко, — свидетельствует штурман Свен Ваксель, — что нас по плечи втаскивало в воду». Это сорок-то человек! Но охотники в шлюпке, вооруженные саблями и копьями, прикалывали загарпуненную добычу.
Мясо по вкусу превзошло все ожидания моряков — оно было такое же нежное, как молодая говядина, жир тоже был хорош, лучше китового.
Редкостный зверь этот был истреблен на Командорских островах не более чем за три десятка лет. Считают, что стадо было немногочисленно; оно скорей всего насчитывало не более двух тысяч голов. Впрочем, и в то время раздавались предостерегающие голоса — прекратить забой морских коров. Жаль, что к этим голосам никто не прислушался…
Однако мешкать нельзя ни минуты. Надо скорей возвращаться в село и что-то предпринимать (в то время я даже подумать не мог, что корова лежит здесь несколько месяцев, выброшенная еще зимними штормами).
Первые двадцать километров мы преодолеваем одним махом, часа за четыре. Я готов идти дальше. Я тороплюсь поведать миру о небывалом открытии, но Гена устал (да и я тоже, конечно), — он устал и натер ногу, словом, дальнейшего марафона не получилось. Решили переночевать. У самого устья речки держится большая стая уток-каменушек, то и дело подгребая вверх против течения. Гена вскидывает ружье. Это мюнхгаузеновский выстрел: к нам по течению одна за одной плывут сразу три утки!