— Как там Брэд? — спросила она.
Я открыл ей свои воспоминания о Брэде. Эллина нахмурилась, узнав, что отец Брэда не поливал его. Тернам для жизни необходимо больше воды, чем другим деревьям. С начала засухи я носил воду к Эллине два раза в неделю.
— Моя вина, — буркнул я. — Не знал, что воду у его отца отключили. Но теперь я сам займусь этим.
Эллина поблагодарила.
— А как у тебя дела с Шоной? — спросила она.
— Вчера послала мне воздушный поцелуй. Но мамаша ее дико сердится на меня за то, что я подержал ее руку в перчатке.
Эллина рассмеялась.
— Теперь Шона будет хотеть тебя еще больше. Девочкам всегда нравятся скверные мальчишки.
Я было подумал, что кому-кому, но не Эллине давать советы относительно «скверных мальчишек», потому что это Брэд превратил ее в терновник, но я слишком любил Эллину, чтобы сказать ей такое. Конечно, поскольку наши чувства и мысли протекали по моим собственным венам, она прочла мою мысль едва ли не раньше, чем это сделал я сам. Рассмеявшись в моей памяти, она склонила голову набок.
— Увы, мистер Майлс Стентон, вы слишком хороший парень, чтобы сойти за хулигана. Но если Шона будет видеть в тебе запретный плод, это поможет. Если, конечно, ты ощущаешь к ней нечто большее, чем обыкновенное плотское желание и легкую увлеченность.
Я вздохнул. Было бесполезно спорить с ней в отношении того, что я ощущаю или не ощущаю к Шоне, потому что Эллина просто скажет, мол, она видит мои мотивы с большей ясностью, чем я сам.
Тем не менее мне было обидно, что Эллина так вот отмахивается от моей любви к Шоне.
Потом мы Эллиной поговорили о придуманной ею истории и о реакции на нее Брэда. Когда-то в школе Эллина писала сочинения лучше всех, и некоторые из ее произведений даже появлялись в сетевых журналах. Сочиняла она и теперь, но ныне аудитория ее ограничивалась мной и Брэдом. Однажды я попытался записать ее рассказ, однако картинки, которые она сооружала в моей голове, отказывались соответствовать известным мне словам.
Я спросил у Эллины, не сочинила ли она что-нибудь новенькое; в ответ она поведала мне чудесную историю о принцессе, потерявшейся в большом городе. Однако на половине рассказа, когда принцесса должна была вот-вот отыскать волшебный ключик, который вернет ее домой, Эллина остановилась.
— Рядом с нами кто-то есть, — прошептала она в панике.
Я попытался проснуться, но транс, в который погрузил меня шип Эллины, оказался настолько крепким, что я не смог этого сделать. Внезапно ствол Эллины дрогнул, и шип в моей руке переломился. Я повалился на землю. Когда же посмотрел вверх, небо над головой оказалось темным, кроме нескольких освещенных луной облаков. В испуге я вскочил.
Ночью под открытым небом здесь могли оказаться только терновые смертники.
Ветви и ствол Эллины слегка светились биолюминесцентными огоньками. Я тихо выругался, поднял ружье и пожалел, что не прихватил с собой обыкновенный фонарь. Решившегося напасть смертника он не остановит, но отпугнуть может. Перспектива смерти редко пугала их, но боль останавливала.
Оставив Эллину, я направился к грунтовке, пролегавшей между полями отца и кустарником, поднявшимся на заброшенных пригородных землях. Идеальное место для засады. Но выбора у меня не оставалось. И я помчался по дороге так быстро и тихо, как только мог.
Я уже видел освещенную дверь моего дома, видел отца, стоявшего возле нее и вглядывавшегося во тьму, дожидаясь меня, и начал расслабляться — и тут трое людей выступили из тени ближайшего дерева. Я повернулся, чтобы бежать, но мне преградили дорогу другие люди.
Я навел ружье на женщину, стоявшую прямо передо мной. Она была полунага, слабые полоски свечения на коже выдавали следы инфекции, одолевавшей ее тело.
— Обними меня, — соблазнительным голосом простонала она. Стоявший возле нее мужчина со смехом принялся ее тискать; он был наг, как и большинство окружавших меня смертников. Вирус наделял их почти безумным желанием трогать других людей. Однако этого человека выделяли числа, вытатуированные на его груди и руках. Простые числа и основные пары, квадратные уравнения и знаменитая формула Эйнштейна e=mc2. Краска татуировки чем-то привлекала вирусы, поэтому цифры слабо светились, когда он двигался.
Я никогда еще не видел стольких терновых смертников сразу и невольно переводил ружье с одного на другого.
Но если я застрелю одного, другие схватят меня, прежде чем я успею дослать в ствол второй патрон. Один из смертников потянулся ко мне, однако татуированный отодвинул его.
— Прости, — сказал он. — На этой последней стадии вирус просто вопит в нас, особенно когда рядом незараженный.
Я кивнул, изображая сочувствие.
— Понимаю. Если вы перестанете преграждать мне дорогу…
Группа обступила меня плотнее.
— Во-первых, мне хотелось бы спросить о том терне, с которым ты не так давно разговаривал, — произнес мужчина.
— Это моя подруга. Я забочусь о ней.
Очевидно, человека с числами интересовало не это. Но прежде чем он успел задать новый вопрос, стоявшая возле него полунагая женщина бросилась на меня. Я выстрелил ей прямо в грудь, успев заметить хлынувшую кровь и свежую рану, а человек с числами закричал и попытался остановить остальных смертников, стремящихся схватить меня. Одного я сбил с ног прикладом, нырком ушел от другого и припустился бежать, когда кто-то схватил меня за правую ногу. Я повалился на землю, старясь дослать следующий патрон, однако смертники были уже совсем рядом.
Тут воздух распорол выстрел, потом другой, третий, Перекатившись, я увидел отца, стрелявшего по смертникам. Схватив собственное ружье, я пополз к нему. К тому времени, когда я успел перезарядить его, остальные смертники уже исчезли, последним я увидел человека с числами, исчезавшего во тьме. Подстреленные вопили на земле, пока их раненые тела пытались укорениться перед смертью.
— Пошли, — крикнул отец, хватая меня за руку и подтягивая к дому. — Их слишком много.
Мы побежали изо всех сил, но вопли и визг еще раздавались у нас за спиной, когда мы закладывали входную дверь. Убедившись в том, что смертники не атакуют дом, отец обхватил мое лицо обеими голыми руками и спросил, все ли в порядке.
— Они тебя не тронули? Кровью не забрызгали?
Я качнул головой, потрясенный вторым в жизни прикосновением отца. Он вновь спросил, не коснулся ли кто меня, но я мог думать только о тепле его рук на моем лице. Я попытался вспомнить, не тронул ли меня кто-нибудь из смертников. Тот, кто схватил меня за ногу, зацепил только брюки и ботинки. И я не видел на себе их крови. Но, может быть, кто-нибудь все-таки коснулся меня. Уверенности не было.
Крепко обняв меня, отец пробормотал молитву, а затем взял ружье.
— Моя стража — первая, — объявил он.
Снаружи доносились вопли: раненые смертники все укореняли свои проклятые тела в земле.
Солнце встало безмолвно, раненые терновые смертники действительно нашли свою смерть, когда вирус перестроил их тела в кремний и целлюлозу. Теперь, под солнцем, саженцы терна будут быстро расти и достигнут своей полной высоты за месяц-другой: тела их вместе с солнечным светом поглотит матрица в сто раз более эффективная, чем хлорофилл зеленого листа. Обходя дом, я принялся гадать о том, где же укрылись остальные смертники. Для заразившегося активным вирусом пребывание на солнце становится мучительной процедурой, отчего смертники избегают солнечных лучей и ярко освещенных улиц.
Отца мучило похмелье после вчерашнего. Он чувствовал себя виноватым, его продолжало тревожить, не подхватил ли я активный вирус от смертников или от его собственного прикосновения. Словом, он открыл наш сейф и извлек из него все скопленные деньги.