– Помните меня! Я люблю вас! – окликают они, мучительно расставаясь с жизнью и с нами. Но нам приходится их забывать.
Поэтому мы становимся нервозными и ограниченными, милыми и напуганными, сообразительными, но бесчестными.
Но не Ливиза.
Она внезапно зарычала, схватила винтовку, вскочила и помчалась вслед за Котами.
– Неужели она думает, что может его вернуть? – ахнула я.
– Не знаю, что она способна думать, – вздохнул Форчи.
Остальные присоединились к нам, и мы прижались друг к другу боками. Никто не поспешил Ливизе на помощь, даже я, ее любимая подруга. Невозможно преследовать кошачьи прайды, чтобы спасти кого-то. Обычно мы просто смиряемся с чьей-то гибелью.
Вдали послышались выстрелы и вопли Котов. Потом донесся стук копыт.
– Она возвращается, – прошептала Грэма, глядя на меня. Словно сами холмы встали на цыпочки, чтобы увидеть, какие перемены происходят в мире. Лошадь охотится на Котов!
Ливиза снова появилась на вершине холма, и на секунду я подумала, что она сотворила чудо: мать несла в зубах свое дитя.
Но тут я увидела, как она шатается, как волочит копыта, и все поняла. Она держала крошечную оторванную голову и окровавленные кости, висевшие на сухожилиях и остатках кожи.
Ливиза вдруг опустилась на землю и снова завыла. Мотала головой и в отчаянии оглядывала себя. Из ее грудей сочилось молоко.
Я подскочила к ней, оступилась и рухнула рядом.
– Ливиза, любимая! Оставь его.
Глядя мне в лицо невидящими глазами, Ливиза прокричала:
– Что прикажешь мне с ним делать?!
– О, Ливиза, – всхлипнула я. – Ты слишком остро все чувствуешь!
– Я не оставлю его!
Тебе полагается уйти, подумала я. Оставить труп птицам, а потом – солнцу и дождям, пока кости не рассыплются в земле прахом.
И снова прорастут травой.
Вместе с травой мы едим наших бабушек.
Короткая память означает добрую волю по отношению к миру.
Желание смириться с порядком вещей.
Ливиза принялась долбить тонкий слой почвы, покрывавший скалы. Она яростно рыла яму, обдирая пальцы. И наконец подняла толстый слой дерна. Положила останки на голый камень и осторожно прикрыла пластом, словно одеялом. Подвернула края и стала тихо петь колыбельную.
Поверьте, видеть это было невыносимо. Если малыш умирает от болезни, вы уносите его подальше от лагеря и оставляете пожирателям падали и насекомым. А потом приходите снова и пляшете на костях, чтобы растереть их в пыль, показать презрение к плоти. Принять свою участь.
Вернувшийся Вожак подтолкнул ее носом.
– Вставай, Ливиза. Нам пора идти.
Ливиза погладила землю.
– Спокойной ночи, Кауэй. Спи, Кауэй. Прорасти, как семечко. Стань прекрасной травой, Кауэй.
Мы шептались и переглядывались. Все теряли любимых. Почему именно она скорбит и плачет? Почему именно она должна отличаться от нас?!
– Я знаю, это тяжело… – произнесла Линдалфа. В воздухе повисло невысказанное «но».
Любовь не может быть такой горячей. Любовь не должна так дорого стоить.
Ты обретешь опыт, Ливиза, подумала я. В точности как остальные. Ты, в конце концов, научишься.
Я смотрела на нее с неким подобием торжества, уверенная в своей правоте, когда Ливиза встала и снова перевернула все с ног на голову.
Она смахнула слезы с глаз и отошла от меня. Протиснулась мимо Форчи, как мимо неодушевленного предмета. Мы покорно потрусили за ней. Ливиза подошла к фургону, перезарядила винтовку и направилась по склону холма в сторону скалы.
– Она не туда идет!
– Смотрите! Что она делает?
Форчи окликнул Ливизу и, не дождавшись ответа, повернулся ко мне:
– Следуй за ней!
Я заржала, призывая подругу подождать, и стала спускаться вниз.
Ее решительный топот перешел в рысь, а потом в странный летящий, хаотический галоп. Стук копыт громом отдавался от камней. Она мчалась вперед, рискуя сломать ногу. Я снова издала тихий крик, задержавший Ливизу не больше чем на мгновение. У подножия скалы она застыла, подняв клубы пыли. И прицелилась в голову раненого Кота. Легкий ветерок донес до меня ее слова:
– Почему бы нам не обойтись без хищников?
– Предки уничтожили мир, – простонал Кот, не открывая глаз.
Я наконец добралась до них.
– Ливиза, уходи, – взмолилась я.
Кот с трудом сглотнул слюну:
– Они убили хищников.
Казалось, все его слова начинаются рычанием.
Ливиза словно застыла. Я встала рядом с ней и продолжала умолять уйти, оставить в покое Кота. Но она вдруг сунула мне винтовку:
– Пристрели его, если шевельнется.
Я ненавидела винтовки. Мне всегда казалось, что они взорвутся у меня в руках или сшибут на землю при отдаче. Я знала: оружие в руках делает тебя мишенью. К чему мне ее винтовка? Я всего лишь хотела оказаться рядом с остальными. В безопасности!
Я в страхе заржала.
Ливиза стала взбираться обратно на холм.
– Я вернусь, – предупредила она, не оглядываясь. Я осталась наедине с Котом.
– Просто убей меня, – неожиданно попросил Кот.
Воздух почернел от его крови. Во мне все затряслось и онемело. Над головой реяли стервятники, и я была уверена, что с минуты на минуту появятся другие Коты.
Поднимись на скалу, велела я себе, но не смогла двинуться с места. Я взглянула на тропу.
Наконец Ливиза вернулась с другой винтовкой и мотком веревки.
– Больше никогда не делай со мной такого! – всхлипывала я.
Ливиза имела свирепый вид: грива встопорщена, зубы ощерены.
– Если хочешь жить, терпи, – велела она. Мне показалось, что ее слова обращены ко мне.
– Что ты еще придумала?
В этот момент я возненавидела ее. Возненавидела ее стремление вечно удивлять.
Она связала сначала передние, потом задние лапы Кота, после чего прикрутила все четыре конечности к туловищу животного. Когда она вцепилась Коту в пасть, я взвизгнула. Но она принялась обматывать его морду веревкой. Кровь сочилась сквозь петли и проступала на них причудливыми узорами. Кот снова застонал и закатил глаза.
И тут, о-о… тут Ливиза села на землю и втащила Кота себе на спину! Обернулась и устроила его так, чтобы он лежал на боку. И вдруг обратилась ко мне:
– Полагаю, нет смысла просить тебя о помощи?
Я ничего не ответила. Все это было так неслыханно, что не пробудило во мне никаких чувств. Даже страха.
Медленно, опершись на передние ноги, Ливиза встала. И покачнулась под тяжестью Кота. Тот зарычал и вонзил в нее огромные когти, что помогло ему удержаться на месте. Ливиза с трудом начала подниматься по холму. По спине поползли кровавые ручейки. Я подняла глаза. Все столпились на выступе гребня. Слов у меня не было. Я забыла все слова. Просто тупо и молча шагала за Ливизой.
Когда мы подошли ближе, весь табун, все до единого, включая ее названую мать Алез, образовали стену из опущенных голов.
Проваливай, убирайся…
Думаю, это относилось к Коту, но ощущение было такое, что гонят нас.
Ливиза продолжала идти. Наши шкуры стали подергиваться от запаха кошачьей крови, который доносил ветер.
Ливиза, ни на что не обращая внимания, пробиралась вперед, мимо мужчин, впряженных в повозки. Старый Пронто, забыв о мешавшей упряжи, в панике пытался отскочить и не смог.
– Подумай, – велела Ливиза. – Хотя бы раз в жизни.
Но Пронто заржал и заплясал на месте, явно готовый удрать вместе с фургоном. Одним из самых ценных.
– О, ради всего святого!
Она зубами отстегнула хомут, и Пронто, отскочив, порысил в сторону, где и встал с самым глупым видом.
Ливиза бросила Кота в фургон, порылась в мешке с инструментами, взяла щипцы и с деловитым видом принялась вырывать коготь за когтем.
Бедный зверюга вопил, ревел, извивался, вертел головой, отчаянно стремясь укусить Ливизу, несмотря на связанные челюсти. Разминал окровавленные конечности, пытаясь выпустить несуществующие когти. Безжалостная пытка, казалось, длилась целую вечность.
Мы могли только беспомощно таращиться на весь этот ужас. Молча.