— Действительно чудесно, — соглашаюсь я.
И тут я обращаю внимание на приглушенное жужжание, доносящееся откуда-то с вершин деревьев. Задираю голову и вижу, как темное облако опускается на поляну.
По спине бегут мурашки. Это не облако. Это рой диких пчел — огромных, лохматых, грозных. Янтарные, с черной полосой спинки, прозрачные радужные крылья, острые граненые жала…
Келин кричит и пытается бежать, но пчелы пригоняют ее обратно и начинают прижимать нас к земле. Падаем в траву. Жужжание перерастает в гул.
Неужели конец? Так глупо…
В это время стена травы раздвигается и на поляну выходит человек.
Старик.
Старик.
Воспоминания обладают способностью старить человека. Счастлив тот, кто лишен памяти.
Прихожу в себя на огромной светлой поляне с раскидистым деревом посредине. Славная картинка: шелковая трава, голубое небо. Прекрасный островок в гниющих болотах.
Но Наю что-то не нравится. Его волчий нюх не позволяет идти дальше. Достаю карту и пытаюсь сориентировать ее по солнцу. Все верно: вот она, граница трясин, вот дерево…
Что же тревожит Арвина?
— Послушай, — говорю я и выхожу немного вперед. — Здесь же ничего нет. Твердая земля, простреливаемое пространство.
— Не знаю… Вроде бы все как надо, и в то же время что-то не так. То ли слишком много желтой пыльцы, то ли какое-то подозрительное дрожание в ветвях дерева… Психую я что-то в последнее время. Все жду реакции сельвы на пожар. А она запаздывает. Очень заметно запаздывает.
Тьфу! Меня начинает злить его подозрительность. Интуиция — это хорошо, но нельзя без конца оправдывать его, свой страх!
— Най! Так мы никогда не доберемся до Дерева Жизни. Джунгли полны капканов, и если мы будем обходить каждое место, где твой внутренний голос начнет поднимать панику, то просто подохнем от голода.
Арвин молчит и о чем-то размышляет. Разум подсказывает ему одно, чутье — другое. Я понимаю, что это трудный выбор, и, чтобы не мешать, отхожу в сторону.
— Пошли, — наконец говорит Най.
Трава рассыпается под нашими сапогами.
Удивительное место! Даже солнце здесь какое-то другое. Лучи его по-весеннему чисты и ласковы. Пыльца купается в них, собираясь в невесомые желтые кружева.
Одинокое дерево ничем не отличается от своих лесных собратьев. Может быть, оно только сильнее, раскидистее. Это ролль — феррианский тополь. Древесина его идет на изготовление дорогой бархатно-серой мебели. Ствол этого гиганта мог бы озолотить какого-нибудь лесоруба. Конечно, если бы тот сумел дотащить его до поселка.
Все спокойно. Крошечные яркие птички беззаботно порхают. Уж если и они не чувствуют опасности, то чего же тогда боится Арвин?
— Что это? — говорит он, вдруг останавливаясь.
Мы всего в нескольких метрах от ролля. Обыкновенное дерево, только земля под ним утыкана длинными красными иглами.
Задираем головы и различаем в тутом переплетении ветвей огромные метелки игл.
— Иглы на ролле?.. — спрашиваю я, недоумевая.
Най не отвечает. Он, как зачарованный, глядит на красные глянцевые плоды. На первый взгляд, они висят неподвижно, но, приглядевшись, можно заметить, что иглы вибрируют, а плодоножки двигаются в каком-то необычном ритме.
Наконец дерево вздрагивает, и тысячи игл со свистом летят во все стороны.
— Ложись! — кричит Най и падает в траву.
Бросаюсь на землю и, как на учениях, разворачиваюсь к роллю ногами.
Наверное, это меня и спасает.
Поляну затягивает облаком зеленого тумана. Над ухом визжат тополиные стрелы. Оборачиваюсь и вижу, что игл вокруг намного прибавилось. Одна из них торчит в боку Ная. Арвин сжал зубы, пытаясь подавить крик боли. Ползу к нему, натыкаясь коленями на колючки.
— Быстрее! Тащи!.. — мычит Най и, как лошадь, укушенная слепнем, мотает головой.
Ствол ролля опять гудит и вибрирует.
Хватаю Арвина за воротник комбинезона и, упираясь в землю каблуками, волоку его к границе джунглей.
Только бы успеть! Кровь колотится в висках.
Зачем мне все это? Один бы я давно убежал из опасной зоны, но я все тащу и тащу тяжелое, как камень, тело Ная. Раньше я бы и не подумал рисковать жизнью за кого-либо. Что же произошло?
Ролль раскидывает свои семена, когда мы всего в нескольких метрах от леса. Иголки уже не могут долететь до нас. Вот она — реакция сельвы. Арвин, как всегда, прав. Ферра не забывает причиненной ей боли. Сельва просто поменяла безобидные тополиные «вертолетики» на иглы, но сколько горя она принесла этой заменой. Представляю, как выглядят сейчас лесоразработки…
Арвин начинает кричать — тонко, по-звериному.
Выхватываю тесак и двумя движениями распарываю комбинезон. Игла — хрупкая, как стекло, — ломается в руках. Наконец выдергиваю ее, и из раны бежит струя черной крови.
Винт! Нужен бинт!..
Зубами отрываю от рубашки узкую длинную ленту. Накладываю повязку и даю Арвину глоток воды из фляги.
— Сигарету! — хрипит он.
— Давно кончились, — отвечаю я и чувствую, что сейчас поменял бы жизнь на щепотку табака.
Две букашки с обломанными крыльями.
Две букашки с обломанными крыльями.
Что есть наше существование? Бесконечная вереница предательств? А может, все не так мрачно? Вытащил же меня Пихра из-под ролля, хотя никакой выгоды для себя от этого получить не может. Сельва, вернее, трудности, которые мы сами создаем себе в ее дебрях, перевоспитывают нас, пытаются переделать наше сознание. Враги незаметно становятся друзьями — разве за одно это не стоит блуждать по влажным, жарким, бесконечным лесам?
Как жжет между ребер… Проклятая игла! Она — выпустила яд в мою кровь. Глаза слипаются, будто к векам подвесили гири. Вязкая и черная пустота.
Апатия. Противно представить, что надо вставать и идти куда-то, когда не видишь в этом ни малейшего смысла.
Со мной такое уже было — в пересылочном изоляторе полицейского управления.
Студенты — народ веселый! Студенческие годы, как правило, тоже самые радостные годы в жизни человека. Сила, оптимизм, энтузиазм. А какие грандиозные планы!.. На их выполнение не хватило бы и десяти жизней. Молодой ум не может не искать выходов из тупиков. Там, где старость смиряется, молодость воюет. Глупо, взбалмошно, не с тем и не так, но воюет!
Мои же студенческие годы закончились катастрофой, ломкой всех грандиозных планов.
Конечно, не всем удается найти денег на оплату учебы в университете. В этом смысле мне повезло. Мой дед — легендарный охотник за голубыми тушканчиками на крошечной планете — спутнике Велле, сумел сколотить небольшой капиталец, который и завещал мне для оплаты моего образования. Я видел его фотографию: сильный старик. От него мне перешли не только деньги, но и огненные рыжие волосы, и глаза цвета зеленого бутылочного стекла…
Итак, студенческие годы. В те далекие времена одни знания меня не удовлетворяли. Я был молод, полон энергии и желания делать что-нибудь важное, бороться с несправедливостью. И вот я попал в студенческую группу, пытавшуюся противостоять реакционной реформе университета. Цель была благородной, но теперь, с вершины лет, я ясно вижу, что, не попади я в нашу группу, меня бы без труда зацепила любая другая организация вплоть до страшной «военизированной молодежи» или «Борцов за твердый кулак». У меня не было своих убеждений, да и откуда им было взяться, когда с детства телевидение накачивает тебя дикой смесью из рекламы и боевиков?
Я был, как любили тогда выражаться, примкнувшим. Может быть, со временем из меня и вышел бы хороший боец, но этому не суждено было случиться.
Университет гудел, как развороченный улей. Старейшее учебное заведение страны находилось в состоянии неустойчивого равновесия. Демонстрации, митинги, стычки с «военизированной молодежью» и затянутыми в защитные комбинезоны борцами за твердый кулак, которые, естественно, приветствовали реформу университета.