— Больше не вспомните? — Шатохин попеременно вопросительно посмотрел на мужа и жену Рогожиных.
— Нет, — твердо сказал Рогожин. — Вот когда он сказал про эти книги «золотые», я взорвался. Подумал, что он перепродажей занялся. Обидно стало. Он же прирожденный радиофизик. «Иконок еще скупи, — пожелал ему, — торгуй, лет десять себе наторгуешь в местах не столь отдаленных».
— Он торговал старинными книгами?
— Да нет. До этого не докатился, ручаюсь.
— А те, что видели, откуда взялись?
— Не знаю. Он всю весну по районам мотался, цветные телевизоры ремонтировал. Может, там купил… Зря, по-моему, вы пытаетесь уголовщину найти. Тут все проще. Слабохарактерность его погубила.
— Что ж, — Шатохин поднялся из кресла, — спасибо. И за кофе спасибо. В самом деле вкусно с облепиховым вареньем.
Полковник Пушных слушал Шатохина, медленно прохаживаясь по кабинету. Когда тот умолк, сказал:
— Повременим возбуждать уголовное дело. Пока не встретимся с экспедитором. Но делом займись вплотную. Помощь какая требуется?
Шатохину помощь была нужна. Он хотел заполучить в свое распоряжение Кунцева. Познакомились и подружились они три года назад, когда Шатохин еще работал в Нежме в райотделе и прилетал в крайцентр. На погонах у Кунцева с тех пор прибавилась звездочка. Он был старшим лейтенантом, и не зря: по крайней мере три запутанных дела он самостоятельно расследовал блестяще. Не в первый раз Шатохин выбирал его в помощники и всегда оставался доволен: Кунцев делал не только то, что ему поручено, но постоянно чуточку сверх того, про запас. Порой оказывалось так, что именно этот запас и обеспечивал конечный успех.
Важно было как можно скорее побывать на фармацевтическом заводе, встретиться с экспедитором, потом еще раз съездить в Саврасино. Этим и должен был заняться Кунцев. Сам Шатохин отправился в телеателье. Надо было попытаться установить, где находился Симакин во второй половине злополучного для него дня.
По понедельникам телеателье открывалось после обеда. Шатохин, засунув руки в карманы плаща, постоял с минуту около двери, поизучал расписание работы, потом заспешил к трамвайной остановке, проехал в старый центр, где находился букинистический магазин.
Директор «Букиниста» Цишкевич, добродушный, пожилой толстяк, был хорошо знаком Шатохину. При виде следователя дружелюбная улыбка появилась на его лице, он протянул через стол для пожатия пухлую руку.
— Рад такому гостю. Какие заботы привели ко мне?
Шатохин протянул листок с записанными названиями книг.
Директор проворно пробежал глазами, спросил:
— Очевидно, нужна подробная консультация?
— Да. — Шатохин кивнул.
— Прежде всего разберемся с названиями. Вы в них, полагаю, не уверены.
— Не особенно…
— Приключенческие книги середины прошлого века — редкость. Не исключительная. Но у нас их достать практически невозможно.
— А в собраниях коллекционеров?
— Нет. Можете мне поверить, я тридцать с лишним лет занимаюсь с книжками. Нет! У кого случайно старинная книга окажется, несут ко мне. Если в коллекцию пройдет мимо меня, я услышу. У собирателей натура такая: тупым ножом легче зарезаться, нежели приобрести и помалкивать.
— И все-таки, Михаил Абрамович, именно эти книги месяца три назад промелькнули, — сказал Шатохин.
— В коллекции? — живо поинтересовался Цишкевич.
— Нет.
Цишкевич отложил бумажку со списком книг, задумался.
— Были хорошие частные библиотеки перед революцией, — заговорил директор. — Не доводилось слышать о Фуксе?
— Нет. Я ведь приезжий.
— Ну, о Фуксах и из коренных жителей редко кто знает. Были такие торговцы скобяными изделиями. Отец и сын, обрусевшие немцы. Любили чтение. Богатое собрание имели. Тысячи две томов. Вот в этой библиотеке могли быть интересующие вас книги. Старший Фукс мог приобрести. Но, — Цишкевич сокрушенно развел руками, — библиотека погибла.
— Пожар?
— Вряд ли. Кулинарное училище знаете где? Двухэтажный кирпичный дом старинной кладки на Конармейской. Это и есть бывший дом Фукса. Он никогда не горел. Просто книги пропали. Сгинули.
— Разыскивать их не пробовали?
— Пытались. Безуспешно. Я потому и говорю — «погибла». Правда, однажды мне показалось, что фуксовская библиотека вот-вот отыщется. Но, к сожалению, посветило да погасло. Я вам расскажу. Я был тогда в вашем возрасте и, пожалуй, — Цишкевич окинул взглядом Шатохина, — потоньше вас. Да… И вот однажды летом молодая еще женщина приносит ко мне сеточку книг. Все книги, какие женщина принесла, из собрания Фукса. Книги я принял и, конечно, не преминул спросить, как о ни у нее очутились. Она замялась. И понятно: кому на такую тому приятно объясняться. На том и расстались.
— А почему вы решили, что книги из собрания Фукса?
— О, это просто. На пятой странице каждой книги внизу Фукс ставил красной тушью свою печать.
— Вы один тогда, в пятидесятых, работали?
— Почему один? Я директором был, еще старший продавец, два просто продавца. Как и нынче.
— А без вас не могли принять книги у той женщины?
— Исключено! У меня твердое правило: принимаю только я. Понимаю, что бы вам хотелось услышать. Должен разочаровать. Я не досказал. Потом ведь я подождал, подождал да и на квартиру к ней сходил. Адрес в квитанции оставался записанным, отыскать нетрудно. Но, как и думал, случайность. Она в доме Фукса — а тогда, в пятидесятых, там семилетняя школа размещалась — уборщицей работала. Немудрено, в закутке где-нибудь на книги наткнулась. На остатки.
— Михаил Абрамович, а не помните фамилию женщины?
— Помилуйте, — Цишкевич всплеснул руками. — Тридцать два года. Целый жизненный цикл.
— И адрес тоже?
— И адрес забыл, — сказал директор. — Но с ним проще. Сразу за Крестьянскими банями двухэтажный дом. Подняться на второй этаж, и дверь не то направо, не то налево. Только не прямо…
Двухэтажный, старинной постройки дом с кирпичным цокольным и бревенчатым вторым этажом стоял за Крестьянскими банями. На соседней улице стройной безликой шеренгой высились девятиэтажки из белого силикатного кирпича. А сюда новостройка пока не добралась.
Миновав массивные ворота, Шатохин попал во дворик, неожиданно очень опрятный, с детскими качелями и песочницами, засаженный акациями и черемухой. Легко запрыгнув сбоку на крылечко под узорчатым железным козырьком, он по рассохшимся ступеням лестницы поднялся на второй этаж. Три обитых клеенкой и войлоком двери было на площадке. Не размышляя, нажал на кнопку звонка у двери слева.
Шагов за дверью он не услышал: войлок хорошо скрадывал звук. Раздался щелчок открываемого замка. Худая седоволосая жгнщина в длинном халате и с дымящейся папиросой в руке стояла перед Шатохиным.
— Вы здесь давно, наверное, живете? — спросил Шатохин, поздоровавшись. — Мне бы хотелось узнать…
Не скоро покинул Шатохин этот двухэтажный дом. Выйдя, сразу остановил случайное здесь, в незаасфальтированном закутке, такси, поехал в лабораторию к Рогожину.
В управлении он появился ближе к вечеру.
Полковника Пушных на месте не оказалось — на совещании у генерала, зато Кунцев сидел в своем кабинете. Он уже успел побывать в Саврасине на дачах и на фармацевтическом предприятии, встретился с экспедитором Сапрыкиным.
Шатохин просмотрел запись объяснения экспедитора. Ничего неожиданного. Экспедитор подтвердил, что «унес с завода и продал дачникам канистру чемеричной настойки». Кунцев одним этим не удовлетворился: взял справку у главного технолога. Предприятие в связи с нехваткой спирта выпускало с начала года только водную настойку чемерицы, спиртовая в последний раз делалась в прошлой пятилетке.
— Так что скорее всего кто-то за дружеской беседой подлил ему отравы в скромный кубок, — сказал Кунцев. — Но кому понадобилось? Логики пока не вижу. Что в ателье говорят?