— Да.
— Ложь! — жестко сказал Шатохин. — При аресте у вас была изъята самодельная карта. На ней пять ромбиков. Ни один археолог, думаю, не сможет похвалиться, что ему известно местонахождение сразу пяти древних, не состоящих на учете могильников. Откуда у вас карта?
Ровиков молчал.
— Я не договорил. — Шатохин поднялся из-за стола. — Я приехал из Новосибирска, но работаю в другом городе. Сказать, в каком?
Ровиков заметно напрягся.
— В том, где вы были двадцать второго сентября! И на даче в Саврасине я был.
Арестованный вздрогнул.
— А теперь скажите, за что вы убили Симакина?
— Я не убивал.
— Значит, он сам умер?
— Не убивал, — повторил приглушенным голосом Ровиков.
— Вы помните Галину Борисовну Зинько? Сокурсницу. Вы знаете, где она теперь?
— Понятия не имею. Закончили и разъехались кто куда.
— Вот и ока понятия не имела, где вы, — перебил Шатохин. — Но она вас видела двадцать второго в центре города на проспекте в обществе Симакина. За несколько часов до его гибели. Не одна она. Ошибка?
— Нет, — после заминки сказал Ровиков. — Ну, я виделся с Алексеем. Случайный приезд, случайная встреча. Но это же не значит еще, что на меня нужно взвалить такое тяжкое, такое невероятное обвинение.
— Да, тяжкое. Но все случайности сомкнулись. А вы — в центре. Я пока не спрашиваю, где и как вы расстались. Симакин — это уже установлено — располагал точными данными о древних могильниках. Он умирает, а вы оказываетесь в горах, точно около тех мест, о которых он имел сведения. Вы бы на моем месте поверили при таком стечении обстоятельств в случайность?
Ровиков не отвечал.
— И по мальчикам вы целили! Да-да, целили. Просто тренировки в стрельбе у вас не было, а так ведь на уничтожение погоня шла.
— Нет! — Ровиков приподнялся, снова сел. — Неправда! Я спасал громадные ценности.
Шатохин обогнул стол, подошел к окну, посмотрел на поросшую лесом гору. Ветки деревьев уже почти сплошь были голыми. Можно представить, как нарядно и празднично выглядела гора, пока желто-красная листва не осыпалась с берез и осин.
— Но это же равносильно для меня… — тихим голосом сказал Ровиков, запнулся.
— Хотите сказать, равносильно вынесению самому себе приговора? — Шатохин отошел от окна. — Не могу вам ничего обещать. Но запирательством только навредите себе.
Повисла долгая пауза.
— Мы давно не виделись… Со школы. Как закончили, — начал Ровиков.
— С кем не виделись?
— С Симакиным.
— Вы учились в одной школе?
— Да. Под Анжеркой, на станции Яя…
Ровиков помолчал.
— Я и не знал о нем с тех пор. В мае, двадцать первого, приехал в ваш город. Командировка пустяковая, на день. Все уладил, решил по городу пройтись. И столкнулся с ним. Он, как услышал про мой диплом археолога, оживился. Пригласил к себе на квартиру, потом на дачу… Там и завел речь о древних могильниках, как бы я поступил, если бы удалось узнать точное местоположение? Я ответил, что поехал бы да выкопал. А дальше, спрашивает, государству передал бы ценности за вознаграждение? Государство, говорю, за такое едва ли выплатит. Скорее годика на три изолирует, чтобы не копался, где не надо и не положено. «Все-таки поехал бы копать?» — он допытывался, «Конечно, — ответил, — собиратели, слава богу, не перевелись». Понимаете, шуткой сперва шел разговор…
— Продолжайте.
— Он показал мне карту. Небольшая такая и очень подробная самодельная карта, вся выполненная красной тушью. И на ней восемь крошечных, с пшеничное зернышко ромбиков — древние курганы.
— Симакин говорил, откуда карта?
— Да. Из «Хрустальной пробки». Книга так называется. Карта была вклеена в обложку… Разговор пошел конкретный. Карта старая, курганы могли оказаться давно обследованными. Договорились, что я соберу все сведения об экспедициях и раскопках нашего периода и приеду в августе. Спешить некуда. Все равно, пока туристский сезон не кончится, копать нельзя.
— И вы приезжали в августе?
— Да, всего на несколько часов. Посидели в загородном ресторане, договорились, что отпуска возьмем в первых числах октября, и расстались.
— А что стряслось перед двадцать вторым сентября?
Лоб у Ровикова опять сильно взмок, он вынул носовой платок, но вместо того чтобы утираться, усиленно мял в руках.
— Последние несколько лет я жил как-то по инерции, что ли. Изо дня в день работа, текучка….. Каждый месяц зарплата. Кончились деньги — жди… А тут, после этой встречи, появилась цель. И вдруг он позвонил восемнадцатого, сказал, что передумал, никуда мы не поедем, просил срочно вернуть каргу. У меня была копия.
— Что он хотел сделать с картой?
— Не знаю, он не объяснял. Может, кого-то другого нашел. Велел привезти — и все. Мне было не до анализа. Почувствовал, как все разом рушится. Я уже не мог остановиться.
— Откуда вы взяли чемеричную спиртовую настойку?
— Взял да и взял. Какая разница?
— Почему именно чемеричную?
— Это еще с первой встречи. У него на даче на окне стояла. Но та слабая.
— И вы привезли покрепче.
Арестованный кивнул.
— Я не знал, по-прежнему ли на веранде те бутылки. Если бы не стояли, я бы, наверное, не решился. Но они оказались на месте.
— Ваш компаньон был с вами?
— Нет, нет, нет, — Ровиков энергично потряс головой. — Он вообще не догадывался об этом, не знает, откуда карта. То есть, я ему другое сказал о ее происхождении.
Ровиков умолк, сидел понурый, глядел на выкрашенную в салатовый цвет стену. Признание далось ему нелегко. Лицо приобрело землистый оттенок, во всем его облике обозначилось обреченное безразличие. И все же Шатохин был уверен: арестованный что-то недоговаривал.
— Выходит, Симакин показал вам карту с нанесенными ромбиками, и вы беспрекословно поверили, что обозначения — именно древние могильники? Что же, на карте была гербовая печать, авторитетные подписи? В конце концов, Симакин мог просто разыграть вас.
— Зачем бы он стал так шутить.
— Действительно, шутка опасная, — без тени иронии сказал Шатохин. — Хорошо, пусть курганы на месте, не тронуты. Но как археолог, вы лучше моего должны знать, что на сотни древних погребений едва попадается одно неразграбленное. На сотни! Это утверждает ваша сокурсница, ее руководитель. Не поверю, что, видя одну карту, при таких ничтожных шансах вы решились на убийство. Что другое, Ровиков? Говорите. Чистосердечное признание и раскаяние ваши последние шансы. Правду говорите. Каждое слово будет проверяться.
— Я все основное сказал… Просто еще в августе Симакин дал мне золотую фигурку оленя. Продать. Потрясающий олень! Настоящий. Из кургана. Вот и требовал вернуть эту фигурку. Она у меня в прихожей на антресолях лежит.
— Всего одна была фигурка?
— Других я не видел. Подумал, что он…
— Что подумал?
— Что он уже…
— Водит вас за нос и сам раскопал курганы?
Ровиков торопливо, словно опасался, что ему не поверят, закивал.
— Но больше у него ничего не было. Ни на даче, ни на квартире.
— А книги старинные пропали. Ваша работа?
— Да, семь штук. Я их все сжег. Вместе с оригиналом карты. Позвонил через четыре дня в ателье, к нему, просто так позвонил, не знаю почему. И после сжег.
Шатохин еще раз пристально посмотрел на арестованного. Похоже, теперь можно верить в его искренность. Последний вопрос можно было не задавать. Шатохин все-таки спросил:
— Скажите, Ровиков, вам известно, как назывались племена, которые населяли Алтай в глубокой древности?
— Да… Стерегущие золото грифы… Не думал, что они подстерегут меня.
Нотки сожаления и горечи проскользнули в его голосе.
— Теперь все ясно, — сказал Шатохин. — Дать вам ручку и бумагу, или мне самому записывать?..
