Ознакомившись для видимости с данными кандидатов, я сказал:
— Ну что ж, я согласен на Винкли, но при этом прошу внести в договор определение о том, какую пересадку следует считать удачной.
— Разумеется, удачную с медицинской точки зрения.
— Мы с вами заинтересованы в том, чтобы Дуономуса признали Эдвардом Тирбахом. Однако может случиться, что пересадка мозга удастся, человек будет жить… Но кем он станет? Поэтому прошу внести в договор уточнение… В пункте десятом, где сказано о затратах на неудачную операцию, добавить: «Пересадка будет считаться удачной, если Рудольф Тирбах обретет отца».
Уже после подписания договора Варлей признался:
— Ну, дорогой Хьюз, не ожидал, что вы окажетесь законченным крючкотвором.
Это было первым признанием моих деловых способностей.
9
Операция прошла успешно. Варлей регулярно извещал меня о самочувствии пациента.
Я волновался и не мог отделаться от назойливого вопроса: кого я увижу в клинике — Тирбаха, Винкли или некий гибрид? Ведь ясно, что Боб Винкли должен будет играть роль Тирбаха. Но насколько убедительным и органичным окажется его поведение в образе могущественного финансиста? А с другой стороны, если поведение будет безупречным, как мне определить, кто же передо мной?
Меня буквально по пятам преследовала Лиз, настойчиво просила взять ее в клинику.
Пришлось обещать ей это.
Наконец я получил разрешение на встречу с Дуономусом.
Дежурный врач тихо открыл дверь палаты. В кресле сидел человек в элегантном светло-сером костюме и с фуляром из голубого шелка. Эдвард Тирбах, будем и мы называть его так, медленно приподнялся. Его неторопливые, точно рассчитанные движения были не знакомы мне… Но взгляд с резким и хитрым блеском принадлежал Бобу. Правда, иногда серые глаза моего друга почему-то казались голубыми и холодными, и все лицо становилось каким-то отчужденным.
— С кем имею честь, господа?
Я вспомнил, каким живым и выразительным было лицо Боба.
— Господин Хьюз со своей знакомой, — представил нас Варлей; Тирбах слегка наклонил голову. — Как вы уже знаете, господин Тирбах, Кларк Хьюз был уполномочен вашим сыном представлять его интересы при подготовке операции.
— Очень приятно, господин Хьюз, — сказал Тирбах. — Мне сказали, что вы проявили горячую заинтересованность в тэм, чтобы мне пересадили хороший мозг.
«Неужели он действительно никого не узнал? Тирбах Тирбахом, но Винкли должен был узнать хотя бы Лиз».
— Я всего лишь добросовестно выполнял свои обязанности, возложенные на меня Рудольфом, — проговорил я.
— Вы давно видели моего сына? — спросил Тирбах.
— Месяц тому назад.
— Какое впечатление Рудольф произвел на вас?
— Отзывчивый и обаятельный молодой человек с добрым сердцем. — Я сознательно налегал на эту сторону характера Рудольфа. — Узнав о том, что вы попали в беду, он без колебаний отказался от своей доли наследства, чтобы вернуть вам жизнь.
— К этому поступку я отнесусь так, как он того заслуживает. Однако вы перечислили второстепенные качества Рудольфа: обаяние, доброту, отзывчивость… Чувства, как правило, служат помехой в любом серьезном деле. А его ум, воля? Деловая хватка?
— Мне кажется, у Рудольфа есть все необходимое для успеха: живой ум, талант и завидная работоспособность.
— Неплохо. Однако он по-прежнему сторонится деловых операций? Даже моим воскрешением, будем говорить так, поручил заниматься вам, по сути, постороннему человеку.
У Дуономуса был мозг Боба Винкли, но образ мыслей — старого Тирбаха! Мне стало не по себе. Лиз смотрела на него неподвижным, скорбным взглядом; ей было трудно сдерживать свои чувства.
Тирбах налил в бокал из сифона какой-то напиток и стал медленно пить. А я невольно вспоминал, с какой жадностью, не переводя дыхания, утолял жажду Боб Винкли.
Дверь резко открылась, и в палату вошла молодая женщина. Белокурые локоны, прелестное лицо с нежным овалом… По множеству газетных фотографий я сразу же узнал Кэт Тирбах.
Она остановилась у двери, взгляд был прикован к Тирбаху.
Эдвард Тирбах не спеша повернулся, некоторое время пристально смотрел на нее, потом сказал:
— Кажется, пожаловала моя жена, — однако лицо его оставалось непроницаемым. — Очень приятно, что ты не забыла меня, моя дорогая.
Мне показалось, что он избегает называть ее по имени. А Кэт словно лишилась дара речи. Широко раскрыв глаза, она с удивлением и испугом смотрела на Тирбаха.
— Ты, кажется, не узнаешь меня, дорогая? — проговорил Тирбах.
Кэт продолжала молчать.
— В чем дело, Кэт?
— Ты другой, — еле слышно, с придыханием произнесла она.
— Я не изменился, — спокойно возразил Тирбах. — Изменилось лицо, возможно, голос… Но тело осталось мое. — Кэт молчала. — У меня чужой мозг, но я тебя помню. А ты? Неужели ты все забыла?! Гавайи и Лазурный берег? Яхту с командой и особняк со слугами?
В этих словах Тирбаха мне почудился какой-то сбой. Такие вещи не следовало выяснять при посторонних.
— Правда, я выражаю исключительно свои чувства, — продолжал Тирбах. — Неужели, дорогая, наша совместная жизнь не была счастливой? Или ты была вынуждена терпеть рядом с собой богатого старика? И мое воскрешение для тебя…
— О, нет! Нет!.. Я не права, — еле слышно проговорила Кэт.
— Ты о чем?
— О пересадке…
— Не права? Не уверен, дорогая! Может быть, как раз ты и была права. Может, мне лучше было не возвращаться в этот мир, не подвергать испытанию любовь и преданность близких?
— О господи! — Кэт растерянно глядела на него.
— Почему ты не хотела моего возвращения? Ты могла бы честно сказать: «Я выполнила свой долг. Я вернула тебе жизнь. Но не могу любить человека, побывавшего на том свете». Это я понял бы. Для меня было бы достаточно видеть тебя на расстоянии.
Со своей трудной ролью мой друг Винкли (если это был он) справился великолепно. Лишь один момент в поведении Тирбаха — Винкли обеспокоил меня: не слишком ли настойчиво посвящает он нас в свои отношения с «женой»? Или мне это только кажется? Или я нахожусь в плену у собственных ожиданий? Любимая женщина, которую Эдвард боготворил, с которой он пережил вторую молодость, предала его! Разве этого не достаточно, чтобы вывести его из состояния равновесия?!
Кэт стояла потупившись. После некоторого молчания Тирбах продолжал:
— Не согласившись на пересадку мне чужого мозга, ты предпочла иметь вместо меня мое наследство. — Кэт молчала. — Ты сама сделала выбор Я передам адвокату, чтобы он подготовил дело о разводе. Но я не злопамятен, надеюсь, тебе будет достаточно миллиона?
— Тебя, видимо, неправильно информировали, дорогой. Я не соглашалась на пересадку только потому, что Бюро не гарантировало благополучного исхода операции.
Тирбах раскатисто рассмеялся. Я вздрогнул: это был смех Боба Винкли. Лиз сжала мою руку.
— Я прослушал запись твоего разговора с Варлеем. Ты отвергла его предложение, заявив, что мое воскрешение не в твоих интересах.
Даже неестественное возбуждение Тирбаха не помешало ему увидеть на лице Кэт крайнюю растерянность. После паузы он продолжил уже другим, покровительственным тоном:
— Дорогая Кэт, ты была уверена, что Рудольф не согласится отказаться от денег, которые ему жизненно необходимы. Но ты просчиталась, моя дорогая. Вот перед тобой поверенный в делах Рудольфа Кларк Хьюз. — Я поклонился. — Он подтвердит тебе, что мой сын ни секунды не колебался, выбирая между моим воскрешением и своим наследством.
Глаза Кэт сверкнули. С лицом произошла резкая перемена, и теперь на нем появилось какое-то неприятное, хищное выражение. Это была уже не безобидная и растерянная Кэт, а совсем другая женщина — волевая, жестокая, способная на все ради своих интересов.
— Вы не Тирбах, мистер Икс! — Она произнесла слово «мистер» таким презрительным тоном, словно хлестнула Дуономуса плеткой по лицу. — Нет, я вас никогда не признаю! Эдвард Тирбах мертв. Я видела это своими глазами в морге. И никакие ученые и юристы не докажут, что передо мной Тирбах. Вам не удастся завладеть чужими миллионами. — Она направилась к двери, но на полпути обернулась и добавила: — Если хотите знать, я люблю Тирбаха, но не старика. Я люблю Рудольфа. Я была готова разделить с ним все, даже нужду. Но он не замечал меня. — Глаза Кэт, казалось, ничего не видели. — И тогда я приняла предложение старого Тирбаха… Чтобы быть ближе к Рудольфу. Это я уговорила Эдварда отказать сыну в наследстве, чтобы потом Рудольф попал в зависимость от меня. Я надеялась, что смерть Эдварда поможет нам с Рудольфом сблизиться. И я еще не отказалась от этой мысли!