И еще одно не давало ему покоя. Хотелось как можно больше, причем одним махом, заработать денег. И поэтому, когда он, в очередной раз поднявшись по реке, чтобы поставить там сетку, наткнулся на тигриные следы и тушу задранного изюбра, понял — вот он, его шанс разбогатеть, который он так долго ждал. За шкуру полосатого красавца кое-кто может отвалить приличную сумму.
Забыв об опасности, он на скорую руку соорудил засидку в кроне дуба и затаился, поджидая добычу…
Первым на вершину сопки, прямо под скрадок, неизвестно откуда вышел медведь-двухлеток. Семен увидел, как он потоптался около разорванной туши изюбра, тронул его лапой, принюхался, и Семен хотел уж было завалить медведя, как вдруг огромный полосатый зверь с яростным рыком взвился в воздух…
Пока буро-полосатый клубок катался под ним, вырывая из земли пучки красной от крови травы, Рекунов, словно загипнотизированный, не мог даже пошевелиться. Дрожали руки, сжимавшие карабин.
Спроси его, сколько все это длилось, он бы не смог ответить. И только когда на окровавленной, изрытой когтистыми лапами земле распласталась туша медведя, а израненный и измотанный дракой тигр стал зализывать раны, Семен вышел из оцепенения, тщательно прицелился…
Потом он спустился с дерева, подтащил тушу к сучковатой березе, сбегал к оставленной на берегу лодке, отрезал от сети длинную капроновую веревку, вернулся обратно. Через сук подтянул за передние лапы тигра, чтобы муравьи да мыши шкуру не попортили, и решив, что до темноты он не успеет снять шкуру, лодкой сплавился на деляну.
…Наконец Бельды увидел, как из разросшихся вокруг поляны кустов жимолости высунулась голова парашютиста, и Мамонтов бесшумно перебежал к вагончику.
Иван Бельды вышел из укрытия
От склонившегося над лодкой Рекунова его отделяло метров пятьдесят, не больше, однако тот продолжал все так же спокойно работать, и только отброшенный в сторону накомарник говорил о том, что он спешит.
— Семен, — тихо позвал Бельды.
Рекунов дернулся, словно осекся на полуслове, вскинул голову, оставаясь в полусогнутом положении. Потом вдруг резко выпрямился и наткнулся взглядом на бригадира. Видимо, от неожиданности он вздрогнул, как бы боясь удара в спину, всем корпусом крутанулся назад и вдруг совершенно спокойно поднял с земли карабин, передернул затвор…
Какое-то время он неподвижно стоял, широко расставив ноги, палец на спусковом крючке, ствол направлен прямо в грудь Ивана. Не шевелился и Бельды, оцепенело уставившись в темный кругляш дула, из которого в любой момент могла вырваться смерть. А то, что Семен может спустить курок, он не сомневался.
Наконец Бельды разжал ссохшиеся губы, проговорил, пытаясь перебороть страх:
— Зачем ружье украл?
Рекунов молчал, пытаясь разглядеть, нет ли еще кого-нибудь в темноте леса.
— Зачем украл ружье, говорю? — повторил Бельды.
Убедившись, что в кустарнике и за деревьями никого нет, Семен чуть опустил ствол карабина, долго, с прищуром, рассматривал бригадира, потом спросил, усмехнувшись:
— А они тебя что же, из-за этого дерьма сюда погнали?
— Однако, не они, — окончательно переборов страх, сказал Бельды и сделал шаг вперед. — Они еще не пришли, на пожаре были, когда Васька сказал, что ты пропал. Думали — сгорел. Искать стали. Огнетушитель нашли. А ружье пропало.
— Ну а тебе-то какое дело, паря? — с открытой неприязнью спросил Рекунов. — Ружье-то ихнее, пожарников.
Иван сделал еще один шаг, на что Семен предостерегающе поднял ствол
— Боялся я, что ты глупость каку-никакую сделаешь. А мне потом… отвечай, однако.
И тут же, увидев, как появился из-за вагончика Мамонтов, спросил первое попавшееся, но, видимо, единственно правильное в этом положении.
— Это ты, Семенка, тигра завалил?
— Тигра, говоришь? — выдохнул Рекунов и, перехватив удобнее карабин, шагнул к бригадиру.
Он прищурился на невысокого Ивана, шагнул было еще, но что-то задержало его, он резко обернулся, вскинул карабин и одновременно с выстрелом, сбитый сильным ударом, отлетел в сторону…
Когда он пришел в себя, то поначалу даже не мог встать — к горлу подступала тошнота, как в глубоком тумане расплывался Иван Бельды, рядом стоял еще кто-то. Он попытался опереться на локоть и не смог.
Случилось именно то, чего больше всего боялся Артем. Утром ветер усилился, чуть развернулся и теперь надувал голову пожара в сторону основного массива Кедрового урочища. В сопках это было не в новинку: порой ветер крутило так, что парашютисты не знали, с какой стороны подступиться к пожару. Случалось, что основной фронт огня в течение часа резко менял направление, и то, что когда-то было флангом, становилось основным фронтом. К тому же при сильном ветре даже устойчивый низовик зачастую переходит в верховой пожар. В общем, забот парашютистам в сопках хватало.
Первым смещение и усиление ветра почувствовал Венька. Он прилаживал у костра на вбитые колья сапоги с портянками, как вдруг увидел, что языки пламени как бы нехотя качнулись и, прижатые сильным воздушным потоком, мягко легли на сторону. Венька хмыкнул, вырвал из-под ног пучок травы, бросил ее в огонь.
Поваливший дым четко показывал направление ветра: именно там сейчас готовил опорную полосу Шелихов.
«Однако», — почесал в затылке Венька и босиком зашлепал к палатке. И тут он увидел Ваську. Парень, обхватив прижатые к подбородку колени, сидел в тени.
— Ты чего это? — удивился Венька. — Не намаялся, что ли, ночью?
Антоненко поднял лицо, улыбнулся виноватой улыбкой. И только теперь поднаторевший на таежных пожарах Рыжий увидел, как измучился этот невзрачный, добрый парень, который и был-то всего лишь года на три младше его.
— Устал трохи, — признался тот.
— А чего ж не спишь? — удивился парашютист.
Антоненко пожал плечами.
— Да я пробовал заснуть, а перед глазами… Понимаешь, кружится все. Жутко аж.
— Жутко… — миролюбиво пробурчал Венька. — Щас еще жутче будет.
Но, увидев, как вскинулся парень, тут же добавил:
— Да ты не бойся — пройдет. А вообще-то первый пожар всегда запоминается. Даже снится. Я помню — проснешься иной раз, а сам будто в парилке побывал. Ты это… — почесал он в затылке, — мы сейчас уйдем, а ты поспи-ка крепенько.
— Спасибочки, — благодарно улыбнулся Васька. И тут же спросил с тревогой: — А куда вы, того… уйдете?
— За кудыкину гору! — оборвал парня Венька и полез в палатку.
Сергей Колосков страдал «профессиональным заболеванием» лесных пожарных. Как только выдавалась свободная минута, он мог моментально уснуть в любом месте, будь то неудобное сиденье «аннушки», спальный мешок под открытым небом, небольшая палатка, облепленная изнутри комарами, ну а когда удавалось дорваться до любимого матраца с белой простынкой…
— Серега, — дернул его за ногу Венька. — Подъем!
Ас-пристрельщик умел не только мгновенно засыпать, но и так же мгновенно просыпаться.
— Ну? — открыл он красные глаза, воспаленные от бессонной ночи, когда они давили верхнюю кромку, не давая разгореться отдельным очажкам.
— Гну! — огрызнулся Венька. — Ветер усилился, в урочище пошел.
Колосков, успевший обрасти щетиной, грозный от копоти и сажи, сидел теперь на спальнике и, ловко наматывая не успевшие просохнуть портянки, говорил:
— Буди Ваську. Забираем с собой взрывчатку, сигнальные свечи — и на полосу.
— Слушай, — замялся Венька. — Тут такое дело… Может, парня этого, Ваську, оставим покемарить немного. Сам понимаешь, навыка нет, с ног от усталости валится. Ведь еще целую ночь придется на добивке пахать.
— Добре, — согласился Сергей, пробуя, хорошо ли сел сапог.
Смену направления ветра Артем почувствовал сразу же. ДТ-74, на котором он прокладывал минполосу, был без лобового стекла, и Артем уловил пахнувший в лицо жар. Защекотало в носу от едкого дыма.
Еще не веря в догадку, он остановил трактор, встал на гусеницу, послюнявил палец. Точно, ветер усилился и дул в его сторону. Артем снова плюхнулся на старое, продавленное сиденье, трактор развернулся и, лязгая побитой кабиной, подминая под траки низкорослый кустарник, двинулся вверх. Теперь главная опасность пряталась чуть выше по склону, в хвойном подросте, к которому ни в коем случае нельзя подпустить огонь — схватись от маленькой головешки молодняк, и можно считать, что вся работа пошла насмарку. Сразу же за ним чернел елово-пихтовый островок, с которым соседствовали могучие кедры.