— Бред, — решительно сказал Влчек. — Утка.
Горчаков засмеялся и спросил:
— А не отпечаталась ли там фабричная марка «Скороход»?
— Нет, — сказал Жилин. Он покачал головой. — Если бы там была хоть какая-нибудь надпись! Просто след ботинка. Слегка перекрыт следом босой ноги — кто-то наступил позже.
— Ну это же утка! — воскликнул Влчек. — Это же ясно. Массовый отлов русалок на острове Мэн, дух Буонапарте, вселившийся в Массачузетскую счетную машину…
— «Солнечные пятна расположены в виде чертежа пифагоровой теоремы!» — провозгласил Садовский. — «Жители Солнца ищут контакта с МУКСом!»
— Что-то ты, Ванюша, немножко… это… — сказал Михаил Антонович недоверчиво.
Шемякин молчал. Юра тоже.
Жилин пожал плечами.
— Я читал перепечатку из научного приложения к «Асахи-синбун», — сказал он. — Сначала я тоже думал, что это утка. В наших газетах это сообщение не появлялось. Но статья подписана профессором Усодзу-ки — это крупный ученый, я слыхал о нем от японских ребят. Там он, между прочим, пишет, что хочет своей статьей положить конец потоку дезинформации, но никаких комментариев давать не собирается. Я понял это так, что они сами не знают, как это объяснить.
— «Отважный европеец в лапах разъяренных синантропов!» — провозгласил Садовский. — «Съеден целиком, остался только след ботинка фирмы „Шуз Маджестик“. Покупайте изделия „Шуз Маджестик“, если хотите, чтобы после вас хоть что-нибудь осталось».
— Это были не синантропы, — терпеливо пояснил Жилин. — Большой палец отличается даже на глаз. Профессор Усодзуки называет их нихонантропами.
Шемякин наконец не выдержал.
— А почему, собственно, обязательно утка? — спросил он. — Почему мы всегда из всех гипотез выбираем наивероятнейшие?
— Действительно, почему? — сказал Садовский. — След оставил, конечно, пришелец, и первый контакт закончился трагически.
— А почему бы и нет? — сказал Шемякин. — Кто мог носить ботинок двести столетий назад?
— Послушайте, — сказал Садовский, — если говорить серьезно, то это след одного из археологов.
Жилин замотал головой:
— Во-первых, глина там совершенно окаменела. Возраст следа не вызывает сомнений. Неужели вы думаете, что Усодзуки не подумал о такой возможности?
— Тогда это утка, — упрямо сказал Садовский.
— Скажите, Иван, — спросил Шемякин, — а фотография следа не приводилась?
— А как же, — ответил Жилин. — И фотография следа, и фотография пещеры, и фотография Усодзуки… Причем учтите, у японцев самый большой размер — сорок второй, от силы сорок третий.
— Давайте так, — сказал Горчаков. — Будем считать, что перед нами стоит задача — построить логически непротиворечивую гипотезу, объясняющую эту японскую находку.
— Пожалуйста, — сказал Шемякин. — Я предлагаю — пришелец. Найдите в этой гипотезе противоречие.
Садовский махнул рукой.
— Опять пришелец. Просто какой-нибудь бронтозавр.
— Проще предположить, — сказал Горчаков, — что это все-таки след какого-нибудь европейца. Какого-нибудь туриста.
— Да, это либо какое-нибудь неизвестное животное, либо турист, — сказал Влчек. — Следы животных имеют иногда удивительные формы.
— Возраст, возраст… — тихонько сказал Жилин.
— Тогда просто неизвестное животное.
— Например, утка, — сказал Садовский.
Вернулся Быков, солидно устроился в кресле и спросил:
— Н-ну, что тут у вас?
— Вот товарищи пытаются как-то объяснить японский след, — ответил Жилин. — Предлагаются: пришелец, европеец, неизвестное животное.
— И что же?
— Все эти гипотезы, даже гипотеза о пришельце, содержат одно чудовищное противоречие.
— Какое? — спросил Шемякин.
— Я забыл вам сказать, — сказал Жилин. — Площадь пещеры сорок квадратных метров. След ботинка находится в самой середине пещеры.
— Ну и что же? — спросил Шемякин.
— И он — один, — сказал Жилин.
Некоторое время все молчали.
— Н-да, — сказал Садовский. — Баллада об одноногом пришельце.
— Может, остальные следы стерты? — предположил Влчек.
— Абсолютно исключено, — сказал Жилин. — Двадцать совершенно отчетливых пар следов босых ног по всей пещере и один отчетливый след ботинка посередине.
— Значит, так, — сказал Быков. — Пришелец был одноногий. Его принесли в пещеру, поставили вертикально и, выяснив отношения, съели на месте.
— А что ж, — сказал Михаил Антонович, — по-моему, логически непротиворечиво, а?
— Плохо, что он одноногий, — задумчиво сказал Шемякин. — Трудно представить одноногое разумное существо.
— Возможно, он был инвалид? — предположил Горчаков.
— Одну ногу могли съесть сразу, — сказал Садовский.
— Бог знает, какой ерундой мы занимаемся! — возмутился Шемякин. — Пойдемте работать.
— Нет уж, извини, — сказал Влчек. — Надо расследовать. У меня есть такая гипотеза: у пришельца был очень широкий шаг. Они все там такие ненормально длинноногие.
— Он бы разбил себе голову о свод пещеры, — возразил Садовский. — Скорей всего он был крылатый — прилетел в пещеру, увидел, что его «нехорошо ждут», оттолкнулся и улетел. А сами-то вы что думаете, Иван?
Жилин открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого поднял палец и сказал:
— Внимание! Генеральный инспектор!
В кают-компанию вошел красный, распаренный Юрковский.
— Ф-фу! — сказал он. — Как хорошо, прохладно. Планетологи, вас зовет начальство. И учтите, что у вас там сейчас около сорока градусов. — Он повернулся к Юре. — Собирайся, кадет. Я договорился с капитаном танкера: он забросит тебя на «Кольцо-2». (Юра вздрогнул и перестал улыбаться.) Танкер стартует через несколько часов, но лучше пойти туда заблаговременно. Ваня, проводишь его… Да, планетологи! Где планетологи? — Он выглянул в коридор. — Шемякин! Паша! Приготовь фотографии, которые ты сделал над Кольцом. Мне надо посмотреть… Михаил, не уходи, погоди минуточку. Останься здесь… Алексей, брось книжку, мне нужно поговорить с тобой.
Быков отложил книжку. В кают-компании остались только он, Юрковский и Михаил Антонович. Юрковский, неуклюже раскачиваясь, пробежался из угла в угол.
— Что это с тобой? — осведомился Быков, подозрительно следя за его эволюциями.
Юрковский резко остановился.
— Вот что, Алексей, — сказал он, — я договорился с Маркушиным, он дает мне космоскаф. Я хочу полетать над Кольцом. Абсолютно безопасный рейс, Алексей! — Юрковский неожиданно разозлился. — Ну чего ты так смотришь? Ребята совершают такие рейсы по два раза в сутки уже целый год. Да, знаю, что ты упрям. Но я не собираюсь забираться в Кольцо. Хочу полетать над Кольцом. Я подчиняюсь твоим распоряжениям. Уважь и ты мою просьбу. Прошу тебя самым нижайшим образом, черт возьми. В конце концов, друзья мы или нет?
— В чем, собственно, дело? — спросил Быков спокойно.
Юрковский опять пробежался по комнате.
— Дай мне Михаила! — отрывисто сказал он.
— Что-о-о? — Быков медленно поднялся.
— Или я полечу один, — сейчас же сказал Юрковский. — А я плохо знаю космоскафы.
Быков молчал. Михаил Антонович растерянно переводил глаза с одного на другого:
— Мальчики, я ведь с удовольствием… О чем разговор?
— Я мог бы взять пилота на станции, — сказал Юрковский. — Но я прошу Михаила, потому что Михаил в сто раз опытнее и осторожнее, чем все они, вместе взятые. Ты понимаешь? Осторожнее!
Быков молчал. Лицо у него стало темное и угрюмое.
— Мы будем предельно осторожны, — убеждал Юрковский. — Мы будем идти на высоте двадцать — тридцать километров над средней плоскостью, не ниже. Я сделаю несколько крупномасштабных снимков, понаблюдаю визуально, и через два часа мы вернемся.
— Алешенька, — робко сказал Михаил Антонович, — ведь случайные обломки над Кольцом очень редки. И они не так уж страшны. Немного внимательности…
Быков молча смотрел на Юрковского. «Ну что с ним делать, — думал он. — Что делать с этим старым безумцем? У Михаила больное сердце. Он в последнем рейсе. У него притупилась реакция, а в космоскафах ручное управление. Я не могу водить космоскаф. И Жилин не может. Молодого пилота с ним отпускать нельзя — они уговорят друг друга нырнуть в Кольцо. Почему я не научился водить космоскаф? Старый я дурак!»