— Конечно. Не только убежден, это так и есть, это факт. Ваши сомнения связаны именно с этим? В чем же вы сомневаетесь?
— Не буду отрицать, что генератор Вологдина исчез. Вот только когда это случилось? До пожара? Или — после?
— Думаю, до пожара.
— Когда именно?
— Как только с завода ушел последний человек. Сторож Желдин не в счет. Не буду говорить о степени его виновности, но ему веры нет.
— Напрасно.
— Не понимаю. — Субботин встретился с ним взглядом. — Ведь Желдин взят под стражу?
— Ну и что? Василий Васильевич, мне кажется, новый сторож человек хоть и неопытный, но честный. Не потому, что я в него верю, — за это логика. Впрочем, дело не в этом. Оставим Желдина.
— В чем же?
— Генератор не могли похитить до пожара. Никак.
— Почему вы так убеждены? Причина?
— Причина простая — до пожара ничего нельзя было рассчитать. Для человека, который, допустим, выкрал бы настоящий и поставил на стенд поддельный генератор, — для него ведь не могло быть никакой гарантии, что подделка обязательно сгорит? Значит, он не мог быть уверен, что она скроет следы? Или — такая гарантия была?
— Я об этом не подумал. Действительно, такой гарантии не было.
— Я тоже думаю, что не было. Откуда он мог знать, что завод сгорит дотла? Но тогда подделка сразу была бы раскрыта? Или не так?
Инженер снова присел, разглядывая остатки электромашины.
— Вы правы… Черт… Что же, выходит, он похитил его…
— Если кто-то и похитил генератор, то сделал он это скорее после пожара.
— Но тут противоречие… — Раздумывая о чем-то, Субботин покачал головой. — Явное противоречие.
— Действительно, противоречие: откуда в таком случае этот человек мог знать, что генератор уцелеет?
Субботин повернулся:
— Именно, откуда?
— Сомнение серьезное, но, как я понял, то, что мы видим, собрано из уже сгоревших остатков. Или не так?
— Пожалуй, вы правы… Да и верно, сгоревшими остатками сбить с толку легче… Сплошная путаница, что же получается… Поджигая завод, он тем не менее рассчитывал, что машина уцелеет?
— Не знаю, — заметил Пластов.
— Да и потом, когда он унес генератор? Там же была полиция?
— По-моему, было лишь двое городовых, которые больше следили за порядком.
— Тогда… Что же вы полагаете?
— Ничего.
Они вышли, Субботин запер дверь и, пройдя вместе с Пластовым к подворотне, остановился.
— Действительно, получается какая-то несуразица. Вы уж… простите меня? Я довольно холодно вас встретил?
— Василий Васильевич, какие церемонии, сейчас не до этого. Надо понять, понять, как все было.
— Да, вы правы, понять… Счастье-то, вот счастье…
— Простите, вы о чем?
— Оказывается, вы честный человек, а? Я обязан, просто обязан уговорить вас, чтобы вы во что бы то ни стало выиграли страховку для Глебова.
— Но… я ведь и так хочу это сделать.
Субботин вздохнул, помрачнел.
— Хотите, вы правы… Д-да. Чертова история. Уговариваю вас, хотя вы и так… — Задрал голову, разглядывая полоску неба наверху. — Ладно, Арсений Дмитриевич, извините… Жду завтра.
21
Пластов назвал номер телефона юридической конторы Трояновского, с облегчением услышал голос самого Тиргина, сказал:
— Запомни: если ты хочешь оказать важную услугу хорошо известному мне и тебе лицу, ты должен выполнить мою последнюю просьбу. Ты слышишь меня, Владимир? Ближайшая нотариальная контора от тебя в десяти минутах ходьбы. Снять копию — секундное дело. Мне отступать некуда, но некуда отступать и тебе. Я не собираюсь угрожать, наоборот, взываю к твоему чувству долга. В бедственном положении находятся люди, у которых ты бывал. Дом, в котором ты был принят. Ты понимаешь, о чем я говорю? Это дело чести.
— Что ж, сударь… — Голос Тиргина дрогнул, в нем появилась хрипотца. — Что ж, сударь, я подумаю.
— Чтобы облегчить себе задачу, воспользуйся моим абонементным ящиком на центральном почтамте, его номер — девятьсот девятнадцать. Интересующее меня отправление ты должен опустить туда сегодня же, иначе будет поздно. Повторяю: номер ящика девятьсот девятнадцать.
— Сударь, я подумаю.
— Мы, а значит, ты — перед последней чертой. Думать уже некогда. Итак, девятьсот девятнадцать, жду.
Вечером, войдя в зал центрального почтамта, Пластов внимательно огляделся. На первый взгляд все было как обычно и не вызывало подозрений. Подошел к абонементному ящику 919, достал ключи, открыл — и сразу увидел конверт. Распечатал — копия конфиденциального письма банка Мюллера Трояновскому. Датировано понедельником 12 июня, все совпадает, письмо отправлено сразу же после пожара. Текст копии, заверенной нотариусом, был кратким:
«Юридическая контора Трояновский и Андерсен», С. И.Трояновскому.
Милостивый государь Сергей Игнатьевич! Настоящим доводим до Вашего сведения, что на Ваше имя в нашем банке открыт счет № 808901.
22
Вернувшись домой, Пластов потрогал кофейник — он был теплым. Скорее всего постаралась Амалия Петровна. Налил кофе, отхлебнул, повернулся — и в дверях кухни увидел высокого человека со светлыми усиками и прищуренными голубыми глазами. Опущенная правая рука — с револьвером. Вот рука чуть приподнялась:
— Спокойно, господин Пластов. Не делайте лишних движений. И вообще делайте их как можно меньше.
— Кто вы такой? По какому праву вы в моей квартире?
Усмехнулся — углом рта:
— Вопросов задавать не нужно, их буду задавать я. Иначе не исключено, что я выпущу вам пулю в живот. Понимаете? Не слышу ответа? Повторить еще раз?
Что там ни говори, под дулом револьвера стоять неприятно. Особенно когда у человека такие глаза.
— Понимаю. Что я должен делать?
— Сначала поставьте стакан. — Проследил, как стакан опустился на стол. — Вот так. Теперь отойдите к тому стулу. Сядьте.
Пластов сел. Подтянув к себе стул, человек уселся напротив, у входа в кухню. Одет в серую тройку, на голове английское кепи, все сходится с рассказом Хржановича — типичный петербургский гуляка. Смотрит не отрываясь, руку с револьвером положил на колени.
— Господин Пластов, если вы будете благоразумны, я сохраню вам жизнь. Надеюсь, вы дорожите жизнью?
Пластов не ответил, поневоле покосившись на телефон. Человек рассеянно перехватил взгляд, вздохнул.
— Шнур я обрезал на всякий случай, чтобы нам не мешали. Уверяю: если вы ответите на мои вопросы, вы сможете позвонить. И вообще жить как вам хочется.
— Что вам угодно?
— Прежде всего, г-н Пластов, я очень хотел бы знать, на кого вы работаете?
— Не понимаю. Я юрист.
— О, господин Пластов, не утомляйте меня. Вы можете прикрываться какой угодно ширмой, мне важно знать, на кого вы действительно работаете?
— Повторяю, я юрист, уже двенадцать лет состоящий в коллегии юристов. На кого я могу работать?
Человек повел подбородком, будто сдерживая зевоту.
— Именно это меня и интересует. Так на кого же?
По повадкам и по всему остальному — именно этот человек следил за ним на Съезженской. Тогда он вышел от Вологдина, сегодня был у Субботина. Может быть, здесь есть какая-то связь? Очень может быть, у Субботина он был и в тот день, когда подъезжал черный «фордзон». Вдруг, оскалившись, человек стукнул кулаком по столу, заорал:
— На кого, черт возьми? Отвечай, мерзавец, или я продырявлю тебя к чертовой матери! — Медленно поднял револьвер, прицелился. — Ну? Считаю до трех! Раз…
Похоже на игру, но рот все равно наполнился слюной. Черт его знает, вдруг выстрелит… Выдавилось само собой:
— Подождите. — Надо сообразить, быстро сообразить, какая связь между Субботиным, Волошиным и этим человеком. — Подождите, давайте поговорим спокойно.
— Два… Не желаю говорить спокойно…
— С чего вы взяли, что я на кого-то работаю? Разве я давал повод? — Вдруг, удивляясь самому себе, крикнул: — Да подождите же!