— Ваш, ваш, Валентин Петрович. — Осторожно освободил руку. — Ваш, который очень легко мог стать не вашим.
Субботин сел рядом с Бергом, взял его за плечи:
— Подождите, Кирилл Львович… Он что… Он что, цел?
— Нет. Он сильно пострадал во время пожара. По чести — от него остались одни воспоминания.
— Где же… эти воспоминания?
Лейтенант расстегнул еще одну пуговицу, достал из табакерки папиросу, закурил, жадно затянулся.
— Здесь, на броненосце, где же быть еще. Наверху, в радиорубке. — Потушил папиросу, вдавил в пепельницу, встал. — Пойдемте, покажу.
Они вышли из каюты, снова долго пробирались по коридорам, еще дольше поднимались по узкому трапу наверх, к командному мостику. Открыв дверь радиорубки, Берг бросил вскочившему было радисту:
— Сиди… — Достал ключ, повернулся: — Сюда, господа, это здесь, за переборкой, в каптерке радистов. — Вставил ключ в скважину, открыл небольшую дверцу. Все четверо вошли — в крохотной каморке, в углу стоял сильно обгоревший, с пожухлой краской на корпусе агрегат. Вологдин сразу же присел над генератором, погладил черный от копоти кожух, повернулся:
— Но что же это?..
Губы его дрожали, он растерянно улыбался.
— Василий Васильевич, Арсений Дмитриевич — это же… Это… Вы даже не представляете — он!
Субботин присел рядом, внимательно оглядел машину.
— Валентин Петрович, а ведь действительно он. — Посмотрел на Берга. — Неужели есть надежда восстановить?
Лейтенант усмехнулся:
— Видите, я верю в талант Вологдина. И вообще в русский талант. Конечно, от генератора практически осталось очень мало. Но есть основа. Вопрос теперь только в одном: найти место, где можно будет заняться восстановлением генератора. — Лейтенант поднял с палубы ветошь, протянул Вологдину, тот машинально вытер руки. — Может быть, спустимся? В каюте мы сможем поговорить спокойней?
— Но как же… — Вологдин снова присел. Субботин тронул его за плечо:
— Пойдемте, Валентин Петрович. Времени, чтобы насмотреться на это чудо, у нас еще хватит.
Но Вологдин будто не мог оторваться от генератора: сидя на корточках, ощупывая контакты, поднял кожух, стал осматривать ротор. С сожалением встал, повернулся к Бергу:
— Но почему вы молчали? Почему не сказали — хотя бы мне?
— Сейчас все объясню. — Подождав, пока все выйдут, лейтенант тщательно запер каптерку. Миновав радиста, четверо тем же путем вернулись в каюту. Берг некоторое время стоял у иллюминатора, будто изучая гавань. Повернулся.
— Когда ночью меня разбудили и сказали, что горит завод Глебова, мысли у меня, конечно, были только о генераторе. Тут же я поднял всю команду радистов, по дороге прихватил дежурный полувзвод, с ними на трех авто примчался к пожару… Там было черт знает что, ад, пожарные мечутся, все догорает, крыша обрушена, кругом струи воды, пар… Я хорошо знал, где испытательный стенд, сразу же сказал своим, что делать. Пробрался к стенду, там завалы прессшпана… Расшвырял его вместе с матросами — генератор сильно обожжен, но что-то все-таки осталось. Потом понял — от полного уничтожения его спас прессшпан. Но тогда было не до этого, думал только об одном: завод не мог загореться сам собой, его подожгли. И подожгли из-за генератора. Поэтому приказал своим: подгоняйте автомобиль и перетаскивайте на него остатки генератора. Все было сделано быстро, в той суматохе можно было вынести все, что угодно. Но перед тем, как уехать, подумал: если узнают, что основа генератора вынесена с завода, за ним опять начнется охота. Пусть все считают, что он сгорел без остатка. Некоторые машины УМО внешне от генератора почти не отличаются. Я с матросами быстро собрал и поставил все это на стенд… Получилась полная картина: генератор Вологдина сгорел, причем полностью. Потом, поразмыслив, решил не говорить об этом никому, даже вам — до поры, до времени. Пусть все утихнет. Действительно, все как будто утихло, все поверили… Но я ведь не пай-мальчик, прощать не люблю. Мне было важно выяснить, кто поджег завод… Я знал, никто этим не займется, кроме меня. Что это работа немцев, ясно, но кто был исполнителем? Понять это можно было только по интересу к генератору… Вернее — к тому, на самом ли деле он сгорел. И здесь… — Посмотрел на Пластова. — Здесь появились вы. Мне с самого начала не понравилось, что вы суетесь всюду… Особенно же мне не понравилось, что вы терзаете Вологдина.
— Постойте… — перебил Пластов. — Вы тогда стояли за дверью? На Съезженской, у квартиры Валентина Петровича?
— Да. Я не понял, о чем вы говорили, слышал только, что Вологдин на вас кричал. В дальнейшем вы вели себя так, что мне стало ясно — вы хотите докопаться до сути. Ну а потом ничего не стоило понять, что вы разобрались во всем, а значит, вновь появилась угроза.
— Но в конце концов — я же свой, русский?
Усмехнулся:
— Для меня вы были предателем, работающим на немцев. Я вам не верил и, честно говоря, сейчас не очень верю.
— Но ведь я защищаю интересы фирмы Глебова?
— Ну и что? Кстати, идеальная позиция для шпиона. Запомните — сейчас шпионы в России в самых удобных для себя местах. И вы это прекрасно знаете… У нас ведь действует негласный лозунг: чужих не трогать, в чужих не стрелять! В своих — пожалуйста, но в чужих — ни-ни! — Замолчал, раздраженно постукивая кулаком по ладони, опустил голову. — Жаль, эх, жаль завод… Надо восстанавливать генератор, а где? Где, я вас спрашиваю? Ведь завод Глебова был единственным русским заводом в Петербурге…
— Как-как? — Пластов посмотрел на Берга. — Как вы сказали? Завод Глебова — единственный русский завод?
Лейтенант повернулся:
— Что вас тут удивляет? Единственный русский завод, ну и что?
Пластов встретился взглядом с Субботиным, тот подтвердил:
— Арсений Дмитриевич, завод Глебова действительно был единственным русским электромеханическим предприятием в Петербурге. Все остальные принадлежат иностранцам, в основном англичанам и немцам. Я не знал, что для вас это новость. Есть, правда, один завод со смешанным капиталом, «Дюфлон и Константинович», так называемый «Дека», но практически он французский. Русским там можно считать один цех.
— Единственный русский завод. Это же здорово… То есть, конечно, это ужасно, но это именно то самое, чего мне не хватало.
— Для чего? — спросил Берг.
— Чтобы спасти страховку.
25
Шепотом предупредив секретаршу, что он по весьма особому поводу, Пластов вошел в кабинет редактора газеты «Биржевые ведомости». Кивком поздоровался, молча положил на стол визитную карточку, пока редактор ее рассматривал, осторожно сел, как бы подчеркивая важность и срочность заставившего его прийти дела. Встретившись с хозяином кабинета взглядом, начал негромко:
— Господин редактор, я адвокат и защищаю интересы фирмы Глебова. Дело, которое меня к вам привело, важно чрезвычайно. — Поднял руку, предупреждая ответ. — Прошу выслушать до конца, господин редактор, ибо то, о чем я расскажу, затрагивает многие интересы. Многие!.. Итак, первое: так как завод Глебова сгорел, мне важно, чтобы фирме Глебова заплатили страховку. Только это, повторяю, лишь это! Ничто остальное меня не интересует. Ничто — и это должно стать основой нашего разговора.
— Но подождите…
— Господин редактор, минутку терпения! Минутку, умоляю вас! — Быстро набросал на визитке цифры 808901, придвинул к собеседнику. — Знаком ли вам номер этого банковского счета? Стоп! Не будем пока ничего говорить, меня не касается, чей это счет, кому переводили с него деньги, неважно! Неважно также и то, что завод Глебова был единственным русским электромеханическим предприятием в Петербурге — бог с ним! Неважно и то, что кто-то подумает, что к пожару может быть причастна некая германская фирма «Шуккерт», купившая участок земли у завода как раз за неделю до пожара, — ну ее! Даже то неважно, что гибель завода, изготовлявшего приборы для русского военно-морского флота, была в интересах германской армии. Даже это вас не касается! Господин редактор, главное, чтобы не были затронуты интересы уважаемого мною и вами высокопоставленного лица! Святого человека! Понимаете, о ком я говорю?