Некоторые рассказы цикла уже публиковались в центральной печати — в «Неделе», «Смене», ««Огоньке. «Искатель» предлагает своим читателям два новых рассказа Виктора Пронина.
СЛОВЕСНЫЙ ПОРТРЕТ
В кабинет Ксенофонтова вошел озабоченный и осунувшийся Зайцев и, не говоря ни единого слова, упал в кресло с таким опустошенным вздохом, что у Ксенофонтова перехватило дыхание — что-то произошло!
— Он от тебя ушел? — спросил Ксенофонтов.
— Ушел, — кивнул следователь. — И унес пятьдесят тысяч.
— Неужели поднял столько?
— Ксенофонтов! Это всего пять сторублевых пачек. Если бы ты рассовал их по карманам, это даже не отразилось бы на твоей стройной фигуре. Правда, он взял деньги не сторублевыми бумажками, а пятерками, десятками… Но для него это даже лучше — легче будет тратить, труднее поймать…
— И у нас есть такие места, где можно вот так запросто прийти и взять пятьдесят тысяч?
Зайцева всегда раздражали невинно-глуповатые вопросы Ксенофонтова, хотя потом он много раз убеждался, что не такие уж они и невинные, не такие уж и глуповатые — они сразу обнажали суть события. В самом деле, разве есть такие места? Оказывается, есть. Их находят время от времени люди, которые приходят и берут…
— Ты прав, — согласился Зайцев, не столько с вопросом Ксенофонтова, сколько с собственными мыслями. — Ограбили сберегательную кассу. Средь бела дня. Кассу! — громко повторил он, заметив, что Ксенофонтов опять собирается что-то спросить. — На окраине города. Подъехали на машине. Один остался за рулем, не выключая мотора. Второй с оружием…
— Огнестрельным, — успел вставить Ксенофонтов.
— Да, пистолет. Вошел в кассу и потребовал деньги. Бабахнул в потолок для острастки. Посыпалась штукатурка, девчушки, конечно, перепугались, дрогнули.
— Я бы тоже дрогнул.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Зайцев. — Так вот, он сунул деньги в сумку и был таков.
Ксенофонтов некоторое время соболезнующе смотрел на друга, потом окинул взглядом стол, заваленный исписанными листками бумаги, и, когда снова взглянул на Зайцева, сочувствия в его глазах уже не было.
— Ты напрасно, старик, думаешь, что только тебе живется тяжело. Если хочешь знать, мне приходится работать с гораздо меньшими зацепками, нежели тебе. Попробуй написать очерк о человеке, о котором только и известно, что он выполняет производственный план на сто семь процентов и что родился он тридцать лет назад. Да, и конечно, пол его тоже известен. Попробуй! А однажды я написан целую новеллу, трогательную такую, душевную заметку, имея только фотографию, портрет моего героя, снятый далеко не самым лучшим образом.
— А кто тебе мешает узнать о человеке больше?
— А кто мне даст на это время? Двести строк каждый день вынь да положь! Причем не просто двести строк — в этот же день ты должен найти своего героя, убедиться в его добропорядочности, трудовой активности и воспеть! И воспеть, старик! — повторил Ксенофонтов.
— И даже по фотке приходилось писать? — переспросил Зайцев задумчиво. — Это интересно… — Он раскрыл потрепанную свою папку, вынул большую фотографию размером со стандартный лист писчей бумаги. Снимок был неплохо отпечатан, но камера, судя по всему, дрогнула в руках неумелого фотографа. Содержание тоже оказалось весьма невнятным — улица города, прохожие, машины, светофоры, дома. В снимке ничего не было главного, все получилось дробным, слегка расплывчатым, необязательным.
Ксенофонтов, повертев снимок перед глазами, разочарованно вернул его следователю.
— Хочешь опубликовать? У нас мало платят, старик… Два—три рубля… И то, если снимок будет лучше этого.
— Момент ограбления, — невозмутимо произнес Зайцев. — Понял? На этом снимке запечатлен момент ограбления сберегательной кассы. Видишь бегущего через дорогу человека? Это он. С сумкой. Он торопится к этой машине. Светлые «Жигули». Номера не видно. Да это и ни к чему, он наверняка фальшивый. На такие дела с настоящими номерами не ездят. Лица бегущего человека тоже не видно, оно оказалось закрытым длинными волосами. Видишь, во время бега волосы всколыхнулись и закрыли лицо.
— Откуда снимок?
— Снял случайный прохожий. Он фотографировал свою дочку, а тут выстрел, из кассы выбегает человек, несется через дорогу к машине… Он, не будь дурак, и щелкнул. Сам понимаешь, у него не было времени наводить на резкость. Потом он отпечатал снимок и принес его нам…
Ксенофонтов взял снимок, отставил его от себя на вытянутые руки и углубился в изучение невнятных изображений. Он знал эту небольшую улицу на окраине города. Вот газетный киоск, табачный, будка мороженщицы… И касса. Человек, застывший над асфальтом в широком прыжке, как раз над проезжей частью дороги. Одна нога перекрыта чьей-то сумкой, вторая получилась почти резко, можно было различить высокий каблук. Из-за волос бегущего видно темное пятнышко, возможно, это часть бородки. Светлый воротник рубашки поверх темного пиджака. В руке сумка с длинным ремнем, но человек держит эту сумку накоротке, так что ремень болтается свободно. Модная сумка, отметил про себя Ксенофонтов. Даже на таком снимке и с такого расстояния видны многочисленные «молнии», пряжки, карабинчики. Правда, форма слишком округла для мужской сумки… В машине можно было различить только руку сидящего человека — он придерживал раскрытую дверцу, ожидая соучастника. Судя по этой подробности на снимке, водитель был одет в темную рубашку и светлый пиджак. Солнечный блик на ветровом стекле не позволял рассмотреть его лицо.
— Что скажешь? — Зайцев решился наконец нарушить молчание.
— Хороший глянец, — серьезно проговорил Ксенофонтов. — На металлической пластине такого не получишь. Явно на стекле глянцевал. Поэтому и снимок получился мягкий, приятный на ощупь. Электроглянцеватель дает снимок жесткий, ломкий, глянец получается в пузырях…
— Я не разыскиваю фотографа! — резко сказал Зайцев. — Я разыскиваю человека с сумкой. И спрашиваю о нем. И только о нем. Ты можешь что-нибудь сказать?
— Вот так сразу? — Ксенофонтов, склонив голову к плечу, продолжал всматриваться в фотографию. — Я должен с ним пообщаться… С этим типом на высоких каблуках и с женской сумкой, набитой деньгами.
— Почему ты решил, что сумка женская?
— Мне так кажется.
— Сейчас с такими сумками ходят все кому не лень. Они не делятся на мужские и женские.
— Возможно, — уклончиво ответил Ксенофонтов. — Ну что ж, если ты так меня торопишь, могу сказать… Тебе не следует искать человека с бородой. Она приклеена. Преступник наверняка снял ее еще в машине.
Зайцев исподлобья посмотрел на друга долгим подозрительным взглядом, хотел было что-то сказать и уже набрал в легкие воздуха, но промолчал. Взял снимок, всмотрелся в то место, где должно было быть лицо грабителя, но, кроме маленького размытого пятнышка, не нашел ничего, что говорило бы о бороде, тем более приклеенной.
— Вообще-то, свидетели в самом деле говорят, что он был с бородой… Но что она приклеена. Ты не ошибаешься?
— Нет, старик, нет.
— Может быть, и усы приклеены?
— А вот усы настоящие! — уверенно заявил Ксенофонтов.
Зайцев с сомнением и тревогой посмотрел на друга. Потом взял снимок, повертел его перед глазами, пожал плечами и вернул фотографию Ксенофонтову.
— Может, ты того… Рост назовешь? Возраст? Национальность? — Зайцев проговорил это с усмешкой, но улыбка получилась растерянной, беспомощной.
— Могу. Записывай. По росту этот парень примерно с тебя, не вышел он ростом, и очень об этом сожалеет. У него этот собственный небогатый рост стал вроде пунктика в мозгах, он никогда не забывает о своем росте, понимаешь? Теперь возраст… Двадцать пять-двадцать семь, в этих пределах. Впрочем, могу уточнить: двадцать три-двадцать семь, вот так. Что еще? Национальность. Скорее всего он откуда-то с Кавказа. Как и его приятель, который сидит в машине.