Володя прослушал сообщение, пожал плечами и только собрался было протянуть руку к блокноту, как зазвонил видеофон.
— Товарищ Корешов?
— Да.
— Здравствуйте. Это говорят из специальной лаборатории. Только что закончили анализ… Поразительная вещь.
— Все идет как надо, — перебил Володя. — В изотопном спектре не оказалось нестабильных изотопов. Не так ли?
— Да, не оказалось! А вы откуда знаете?
— Знаю! Я даже больше знаю. Завод восстановится сам собой! Без всяких усилий с нашей стороны, как в восточной сказке.
— Вы… это, того… серьезно?
— Абсолютно серьезно! Настолько серьезно, что сейчас же распоряжусь удалить всех с территории и никого туда не пускать. Чтоб не мешали…
Да, нужно обязательно установить там автокинокамеру. Ведь это же очень интересно, как феникс из пепла.
Но феникс из пепла не воскрес. Металлы восстановились, а завод — нет. Он лежал пустой и далекий, как озеро, скованное рыхлым весенним льдом. Холодно поблескивали в лучах вечернего солнца огромные пространства порошкообразного железа, тускло серел алюминий, в темных промоинах цемента карасиной чешуей отсвечивала медь.
Да никто и не верил, что может произойти чудо. Кроме Володи, конечно.
Поковыряв носком ботинка сероватый холмик алюминиевого порошка, Борис медленно подошел к Корешову.
— Не расстраивайтесь, не надо. — Диспетчер потянул Володю за рукав. — Пойдемте, чего уж тут…
Володя ничего не ответил. Он все так же самоуглубленно и безучастно смотрел куда-то вдаль, где садилось сплющенное малиновое солнце.
— Да ведь вы провидец! — продолжал Борис. — В тот день, когда окисленная пыль восстановилась, все мы не могли в себя прийти от изумления. А всего не предусмотришь… Природа, как говорится, многолика, и наш разум просто не успевает следить за ее игрой. Всего не предусмотришь… А комбината, конечно, жаль!
— Да, жаль, — ответил Володя, думая о чем-то своем.
— Но я, честно говоря, надеюсь, что зеленая креветка сторицей окупит и волнения и потери.
— Вы это серьезно? — Володя повернулся к диспетчеру и улыбнулся. — Я тоже так думаю. Ведь это же поразительная тварь! Это — явление!
— Жизненный цикл ее действительно поразителен. Он отдаленно напоминает мне АТФ, чудесное вещество, которое во всем живом мире служит единственным преобразователем и накопителем энергии: будь то работа мускулов или размножение вирусов. — Борис замолчал, но, чувствуя, что оживление Корешова вот-вот угаснет, воскликнул: — И все здесь, знаете ли, не случайно, ой, не случайно! Вы правы, считая, что между туманными сообщениями о таинственных опытах Кресби и случаем на стадионе есть глубокая связь. Есть-то она, может, и есть, но ее надо найти. Найти, а не выдумать.
— Найдем, обязательно найдем! Просто дело о зеленой креветке рано кончать: оно только еще разворачивается.
А. Насибов. “I—W—I”[5]
1
Восемнадцатого марта 1939 года, в три часа пополудни, из центрального подъезда берлинской резиденции Гитлера вышел невысокий плотный мужчина средних лет. Он был в штатском, но верзилы эсэсовцы, стоявшие у входа с карабинами на плече, приветствовали его так, как если бы это был офицер высокого ранга.
Человек сошел на тротуар и сел в поджидавший его автомобиль.
Где-то за Александерплац он поднял трость и коснулся ею плеча шофера. Тот подал автомобиль к тротуару, притормозил и, выскочив на панель, распахнул дверцу.
— Я буду здесь. — Хозяин автомобиля показал на кафе с полосатыми маркизами на окнах. — Вы мне не понадобитесь. Поезжайте.
Садясь за руль, шофер видел: хозяин неторопливо направляется к кафе.
Машина скрылась за поворотом. Тогда мужчина, следивший за ней уголком глаза, свернул и пошел вдоль тротуара. В коротком широком пальто, какие в ту весну только входили в моду в Берлине, в твердой касторовой шляпе с загнутыми вверх куцыми полями, и с тростью под мышкой, он был неотличим от тысяч фланеров, заполнявших улицы германской столицы в предвечерние часы. На самом же деле человек этот (назовем его Фридрих Кан) имел весьма высокий чин в ОКВ,[6] руководя важнейшими направлениями гитлеровской военной разведки и контрразведки.
Показалось такси. Фридрих Кан подозвал его, сел и уехал.
Берлин бурлил. Толпы фашиствующих молодчиков бесновались вокруг трибун, с которых выкрикивали речи заправилы НСДАП.[7] Из окон жилых домов и учреждений, с балконов и крыш, с телеграфных столбов и деревьев свисали портреты Гитлера и нацистские флаги — длинные полотнища цвета запекшейся крови, с белым кругом и черной свастикой посредине. Типографии выбрасывали все новые выпуски газет, в которых смаковались подробности вступления гитлеровских войск в Прагу: в эти дни Германия завершала оккупацию Чехословакии.
Поездка на такси была длительной — автомобиль пересекал весь огромный город. Постепенно широкие шумные магистрали сменились тихими улочками с коттеджами в палисадниках. Затем потянулись корпуса заводов. Здесь уже не было ни флагов, ни орущих газетчиков. По углам стояли группы молчаливых людей.
Кан вылез у станции пригородного электропоезда, уплатил шоферу — ровно столько, сколько значилось на счетчике, — аккуратно прихлопнул за собой дверцу и направился к станционным кассам. Здесь он задержался, разглядывая расписание.
Он ждал, чтобы отъехала машина.
А шофер, которому не хотелось возвращаться без седока, медлил. Прошло несколько минут. Убедившись наконец, что в этом рабочем районе пассажира не заполучить, водитель тронул автомобиль.
Фридрих Кан отошел от касс и неторопливо двинулся к темневшему на горизонте лесу. Он не сделал и сотни шагов, как с ним поравнялся старенький “оппель”. Дверь машины отворилась. Кан сел в кабину, и “оппель” резво побежал по дороге.
Кан сидел неподвижно, стиснув руками трость. Еще не прошло волнение, которое два часа назад он испытал в кабинете Гитлера. Он долго готовился к этой аудиенции, выверил все детали. Казалось, успех был обеспечен. А вышло по-другому.
…Итак, два часа назад на письменный стол Гитлера легла пачка фотографий. Верхняя изображала человека в резиновом костюме в обтяжку, в литых каучуковых ластах на ногах и с дыхательным аппаратом на груди. Широко расставив ноги, пловец стоял на берегу моря и глядел в объектив.
На следующем фото двое пловцов в таких же костюмах сидели верхом на торпеде, целиком погруженной в воду.
Еще десяток снимков был сделан под водой: пловец в резиновом костюме и с дыхательным прибором буксирует сигарообразный подрывной заряд; тот же человек прикрепляет заряд к килю корабля; двое легких водолазов возятся с разобранной торпедой — ее кормовая часть лежит на дне, зарядное отделение подвешено к корабельному винту.
Гитлер склонился над снимками.
“Наши?” — спросил он, разглядывая фотографии.
“Итальянцы, мой фюрер, — с гордостью ответил Фридрих Кан, — тайна, которую они берегут пуще глаза”.
“И Редер видел все это?”
“Нет, мой фюрер”.
“Торпеды… — Гитлер поднял голову, в раздумье пожевал губами, прищурился. — Вижу, вам они очень нравятся!”
“Управляемые торпеды, которые вместе с людьми уходят под воду и мчатся к цели, невидимые и неслышные. — Кан положил руки на стол, подался вперед. — Они легко проникают в тщательно охраняемые базы противника и топят военные корабли, танкеры… Взрывы сотрясают воздух и воду, по морю разливается горящая нефть, пожары охватывают десятки других судов. Повсюду смятение, ужас, смерть!..”
Кан умолк. Он был убежден: вот сейчас в глазах Гитлера вспыхнут огоньки бешенства, рука вдавит кнопку звонка. Вбежавшему адъютанту будет приказано вызвать командующего военно-морским флотом Редера. И тогда на голову незадачливого адмирала, проворонившего важную военную новинку итальянцев, обрушится страшный гнев фюрера.
5
Отрывок из романа А.Насибова “Безумцы”. Роман выходит в издательстве “Детская литература”.