— Пять земных лет! — кричал Map. — Ничего себе — пребывание!
— Не вопи!
— Быстрой и блистательной победы не получилось. Наших каров не берут, по крайней мере в том количестве, которое могло бы обеспечить успех, К тому же я не уверен, обошлось ли недавнее происшествие. Вне всякого сомнения — нас заметили. И вполне возможно…
— Нет, они не станут атаковать. Ведь мы не проявляем агрессивности. — Маргон зловеще рассмеялся. — Нужно выйти и подробнее узнать, что они о нас, невидимых, думают…
— Четвертый у Гиаты еще не обозначился?
— Кажется, еще нет. Крепкий орешек. Но Гиата его приручит.
— Так говоришь, будто бы это все кардинально решит. Нет надежды на быстрое приручение врача, а чтобы выйти на его брата, который в Высшем Совете, нам и жизни не хватит.
— Замолчи! Или я доложу Чару о твоей деградации.
— Попробуй, попробуй. Хотел бы я посмотреть на тебя после этого. Ну, ладно, хватит. Просто мы оба вконец обленились.
— Нашей вины в этом нет. После того как нас заметили, нам просто необходимо было затаиться на некоторое время. Вот мы и отлеживались без дела. И не нашли ничего лучшего, как поссориться.
— Кажется мне, что мы несколько беспечны. Перед этой планетой мы практически безоружны.
— Не думаю. Если не окажется выхода, можно даже выйти на контакт. Но пока для нас единственным законом жизни остается приказ Чара: сохранить в полной тайне наше пребывание на орбите.
— Чар далеко, а мы, к сожалению, можем рассчитывать только на собственные силы.
— Безусловно. Очень жаль, что земляне находятся на высокой ступени развития. Не было бы никаких проблем, если б они пребывали в дикости. Но что поделаешь… Мы запоздали в наших поисках.
— Да и кары появились у нас сравнительно недавно. А без них очень трудно колонизировать планеты, даже населенные дикарями. Ну а с карами мы и здесь справимся. Год—полтора, вот увидишь, и все произойдет так же, как на Дираузе — тихо и мирно.
— Да, если мы удачно выполним программу, расширим владения Чара, наши владения. Героями станем. Все у нас будет.
— Конечно, пока не прилетят наши. А когда они освоятся, то и здесь придется ограничиться заслуженным Бункером Счастья.
— Можно опять отправиться в поиски новых миров для Великого Чара. Согласись — пока что-то ищешь, до тех пор и счастлив.
— Мы с тобою уже постарели. Успеть бы пустить корни здесь.
— Напрасно так рассуждаешь. Да что впустую болтать. Скоро мы встретимся с Гиатой и Ровичем. Да и всем остальным следует больше уделять внимания. Тем более после нашего вынужденного безделья. К Гиате, пожалуй, я выйду в ближайшее время. А может, ты?
— Деградируем мы с тобой. Разленились. Слишком вжились в образ землян, земной антураж. Сами едва в землян не превратились!
Дирар рассмеялся, оттолкнулся сразу тремя нижними конечностями и сделал красивый пируэт.
— Уменьшить бы еще немного гравитацию, не возражаешь? Ты же знаешь, как мне нравится невесомость.
— Оставь эти разговоры! — закричал Map. — Я терпеть не могу, когда не ощущаю массы своего тела.
9
Она была в простом пестром халате, распахнутом на груди, улыбалась, что-то дожевывая, когда Сухов открыл на сигнал свою дверь.
— Приятного аппетита, — пошутил Антон вместо приветствия, удивленно рассматривая одетую по-домашнему Гиату.
— Спасибо. Как видишь, мы уже соседи. Почему не приглашаешь?
— Да, безусловно, входи.
— Жена дома?
— Нет. Никого нет.
— Жаль. Мне хотелось бы повидать твою жену. Вот возьми для детей. — Гиата ткнула Сухову два батончика «Мечты». — А где они?
— Пошли в театр. У Витасика каникулы… А я отсыпаюсь после ночного дежурства.
— Я тебя разбудила? Прости. — Долго застегивала пуговицы на груди, но две так и оставила расстегнутыми. — Поверь, я не знала, что ты отдыхаешь. Пойдем, посмотришь мою лабораторию.
— Гиата…
— Ты словно боишься меня. — Она рассмеялась так чарующе, что Сухов невольно улыбнулся.
— Я очень устал, Гиата. И хочу спать.
— Вот не думала, что ты такой соня. Не поспал одну ночь и раскис. Пошли, мне нужна твоя помощь.
Антон, ругая себя в душе за слабоволие, ответил:
— Я сейчас, — и обреченно добавил: — Только переоденусь.
— Зачем? К чему такие формальности? Чувствуй себя со мной совершенно свободно. Пусть тебя не шокирует моя прямолинейность. Скажем, я могу спросить: не хочется ли тебе переночевать у меня, или — не желаешь ли ты сменить работу, или… в общем — что угодно… Воспринимай все как обычный вопрос. Прости, но такой у меня характер. Я очень импульсивна и непосредственна — сразу должна удовлетворить свое любопытство. Так пусть тебя ничто не удивляет. Договорились? — Гиата лукаво улыбнулась.
— Договорились. — И тоже улыбнулся.
Комната Натальи стала неузнаваемой. Прежде всего бросалось в глаза множество картин на стенах. Сухов с удивлением отметил, что на каждой одно и то же чудовище: зеленая голова с тремя глазами и многими щупальцами. Заметив его недоумение, Гиата сказала:
— Все я сама нарисовала. Это маргон.
— Маргон?
— Да. Он часто приходит ко мне во сне. Вроде бы страшный, а в самом деле такой добродушный. Я очень его люблю. С нетерпением жду каждую ночь, чтобы увидеть его. Но он не всегда приходит.
— А зачем так много одинаковых картин?
— Одинаковых? Ну что ты, Антон, разве не видишь — на каждой картине он разный. Не смотри на меня как на сумасшедшую… Хочешь, я его попрошу, он и к тебе придет?
— Нет. Благодарю. Не хочу, — ответил Сухов вполне серьезно. — А где Натальина библиотека? Ее книги?
— Остался один хлам, а не книги. Все сгорело. Библиоскопы, сам знаешь, не выдерживают высокой температуры.
— Да, знаю. Жаль…
— А мне не жаль. Зато мы теперь соседи. — Гиата на мгновение стала непохожей сама на себя, даже волосы приобрели непривычный коричневый оттенок. — Мне запомнились слова одного человека. Как-то на старом кладбище он сказал, глядя на древние, вытесанные из камня кресты: «Нас не станет, а эти камни будут стоять». А потом мы подошли к могиле его матери с современным миниатюрным надгробием. Я спросила: «А почему вы не поставили мраморной плиты своей матери?» Он посмотрел на меня с чувством превосходства и сказал: «Зачем? Нас не будет, а камень будет? Так что — мы хуже камня? Пусть и его не останется после нас». Я спросила: «А память?» Он глянул искоса. «А память — вечна», — изрек он. Мне вдруг стало страшно, а потом легко-легко. И мне кажется, что именно с той минуты я стала такой, как вот сейчас. А какая я сейчас? Какая? Скажи, Антон.
— Что я могу тебе сказать?
От его слов Гиата будто пробудилась от сна, смешно тряхнула головой, поправила рукой прическу, и в глазах ее засветились привычные Антону холодный огонь и наигранная кротость.
— Какая странная, ужасная, бессмысленная смерть Натальи, — произнес Сухов, глядя прямо в глаза Гиате.
— Зато у меня теперь настоящая лаборатория. И совсем рядом с тобой…
— Жилсовет знает о твоем переселении?
— Безусловно, знает.
Сухов не мог объяснить причины своих сомнений, но он не верил этой женщине, не верил, и все.
«Нужно сегодня же позвонить, а лучше зайти в жилищный совет. Там хотя бы узнают, кто она, Гиата? Безумная или действительно ученая? Да, сегодня же. Или сначала посоветоваться с Миколой?»
— О чем ты задумался, Антон? — Гиата посмотрела на него лукаво и сосредоточенно, и Сухову показалось, что она читает его мысли.
— Ты же сама прекрасно знаешь, о чем я думаю…
Гиата рассмеялась.
— Прошу тебя, отрежь голову вот этой симпатяге, — неожиданно сказала она, указав взглядом на стол, где лапками вверх лежало серое существо, похожее на мышку. — И выбери мозг в серебряный стаканчик. Хорошо? А я тем временем приготовлю что-нибудь вкусненькое.