— Поверьте, я пришел к вам не просто так. Надеюсь, это понятно?
— Да. Но поймите и меня: я ее не боюсь. Она, конечно, очень интересная, сказал бы даже, привлекательная женщина…
Микола Сухов неожиданно для самого себя рассмеялся. Никак не ожидал, что беседа перейдет на тему об отношениях. между мужчинами и женщинами.
— Простите, но мне, как представителю власти, сложно говорить…
— А от вас никто этого не требует! — заявил Сухов. — Меня не интересуют ваши личные отношения с Гиатой Биос. Я пришел к председателю жилищного совета и требую серьезного разговора.
— Вас удивляют ее эксперименты?
— Да. И то, в частности, что она вселилась в помещение трагически погибшей старой женщины. С вашей помощью вселилась. Имею основание подозревать, что смерть эта не была случайной.
— Для меня Гиата Биос не просто житель нашего города, она, как акселерат-вундеркинд, требует особого внимания. Ведь ей, — он перешел на шепот, — всего три с половиной года от рождения! Представляете? Я не видел никаких оснований отказать ей в желании иметь собственную лабораторию. Но если вы настаиваете… давайте создадим квалифицированную комиссию…
Пауза затянулась. Сухов не знал, как теперь быть. Он впервые услышал, что не только Серафим Гиаты, но и она сама — акселерат-вундеркинд.
13
Сказать определенно, что он услышал какой-либо звук, Антон не мог. Ему лишь показалось, что прозвучал входной сигнал, и он поднялся из-за стола, дочитывая абзац в монографии «Особенности биохимических реакций и хирургических больных при длительном режиме искусственного дыхания».
Ощущение того, что кто-то стоит за дверью его квартиры, было настолько реальным, назойливым, что он приоткрыл дверь и выглянул. Никого.
И тут он услышал тихое повизгивание. На полу сидел маленький рыжий щенок, беспомощное живое существо.
Щенок скулил жалобно, настойчиво.
Антон наклонился, взял в руки маленький лохматый клубочек.
— Откуда ты такой?
Щенок как-то не по-собачьи пискнул.
— Как же тебя назвать? Рыжиком или… просто Приблудой?
— Тяв-ав!
— О, да ты уже с характером, — улыбнулся Антон.
Он внес песика в свою комнату, постелил на полу в уголке свой старый плащ, поставил рядом мисочку, накрошил хлеба и полил вчерашним бульоном.
— Спать, дружок, спать! Куда тебя утром дену, ума не приложу. Ну ладно, придумаем. Правда, Рыжик? Утро вечера мудренее.
Щенок слушал так внимательно, будто понимал каждое слово.
— Хочешь есть?
Приблуда подполз к мисочке, полакал немножко, а потом вновь поднял взгляд, словно спрашивал: есть еще или уже нельзя? Сухов с улыбкой смотрел на него. Затем нашел тюбик с пастой «Уни». Собачке паста понравилась.
— Смешной ты, Приблуда. Такой комичный. Ну, спать!
— Тяв-ав!
А утром Антон с удивлением заметил, что щенок заметно подрос за ночь. Бросилось в глаза и то, что цвет шерсти посветлел, стал уже не рыжим, а соломенно-желтым. Показалось, что и продолговатые черты собачьей мордочки вроде бы притупились. Однако Сухов объяснил все это своим переутомлением и буйной фантазией.
Он сменил воду в мисочке, попросил Веронику, которая выходила на работу чуть позднее, чтобы не сердилась за то, что взял Приблуду в дом. Жаль, мол, стало живое существо. И детям будет радость. Вероника, к удивлению Антона, не возмутилась и восприняла появление Приблуды просветленным, кротким взглядом.
— Такой милый песик!
Во взгляде Вероники — тепло и покладистость. Как в прежние времена. И всплыло в памяти давнее, волнующее. Захлестнула на миг томительная нега.
Сухов встрепенулся, с металлическими нотками в голосе проворчал:
— Мне пора бежать. А ты не обижай Приблуду. Пусть поживет у нас. Я постараюсь сегодня прийти пораньше. Если удастся.
Вероника оставила его обычные слова без внимания. Склонилась над рыжеватым щенком, ласкала его. Антону даже захотелось самому стать таким же рыжим, лохматым и бездомным.
Вечером Сухов убедился — собачонка действительно растет очень быстро. И не просто растет. Приблуда изменялся. Менялся цвет шерсти, менялся абрис мордочки.
— Что же из тебя вырастет, Приблуда?
— Тяв-ав-ав!
На следующее утро Сухов ушел из дома рано. Витасик с Аленкой подошли к маленькому песику, по очереди погладили его.
— Какой ты забавный! Как хорошо, что к нам приблудился! Мне с тобой почти так же хорошо, как с Антиком. Даже лучше, потому что ты живой, хотя и не умеешь разговаривать.
— Тяв! Гав!
«Я с самого появления на свет знал их язык. Я оказался неполноценным, и единственное, что заложено во мне в полной мере, — это желание жить. Может, мне все-таки удастся стать настоящим каром — во всем похожим на людей и одновременно во всем отличающимся. Какое это счастье — знать, кем ты станешь завтра, послезавтра, знать свое предназначение, ощущать развитый ум взрослого существа в маленьком тельце щенка…»
— Ты просто чудненький. Как же тебя назвать? Папа назвал тебя Приблудой, а нам не нравится.
— Гав!
— И тебе тоже не нравится? А как же тебя назвать?
«Я чувствую, как осыпается моя шерсть под их маленькими ладошками. Чувствую, как расту с каждой минутой, как меняются очертания моего тела…»
— Ну, мне нужно идти, песик. Аленку в садик отвести, а потом, до школы, обещал с товарищем встретиться. Завтра у нас контрольная по математике…
— Вечером мы с тобой поиграем, — весело перебила Аленка.
«И знаю, — каким стану завтра. Каждую минуту, каждое мгновение я становлюсь СОБОЙ. Сходит с меня моя рыжая шубка, моя шерсть. Прекрасно!..»
Возвратившись вечером домой, Вероника не сразу сообразила, откуда взялись рыжие клочья на полу, на столе.
— Витасик! — позвала она, — Аленка!
Но детей не было дома. Вероника, не раздеваясь, взяла пылесос, включила его, и тут ее осенило — это шерсть Приблуды. Заглянула в комнату Антона, где она оставила щенка. Его там не было.
Случайно открыла шкаф и испуганно отпрянула. В шкафу, свернувшись, спало совершенно голое, без шерсти, существо. Ребра под розовой кожей ритмично поднимались и опускались.
Вероника стояла бледная, обескураженная. Приблуда вздрогнул, открыл глаза и порывисто, как это обычно делал Антон, сел. Именно сел, а не встал на лапы, свесив передние конечности вдоль туловища.
— А-а-ав…
— Что случилось? — хрипло выдавила из себя Вероника. И тут же поймала себя на мысли, что обратилась к собаке. Даже мурашки пробежали по спине.
— Авава! — зевнул Приблуда.
Веронике показалось, что собака улыбается.
— Что? Чего ты хочешь? Что с тобой произошло? Как все это понимать? — бормотала Вероника.
— Авава. Вава.
Чудище подошло к пылесосу и правой лапой — Веронике вдруг привиделось, что лапа Приблуды чем-то напоминала человеческую руку, — нажало на клавишу.
Стараясь не смотреть на Приблуду, Вероника взяла пылесос и пошла к мусоропроводу, выбросила, брезгливо морщась, ком рыжей шерсти.
Когда Вероника вернулась, Приблуда сидел на ковре, по-восточному скрестив ноги, морда его почти не походила уже на собачью, застывшая без движений фигура напоминала древнего идола.
Веронике показалось, что она совершенно теряет чувство реальности. Галлюцинации?
Приблуда махнул лапой и выдавил из себя:
— Бавар-р-р-р. Вевер-р-рон…
Он вновь улыбнулся, разинув пасть. И тут же разом обмяк, будто увял, повалился на левый бок и закрыл глаза. Казалось, что он умер. Но Приблуда дышал. Ровно, глубоко. Он спал.
С чувством жалости, омерзения и невероятного удивления Вероника отнесла Приблуду в кабинет к Антону, положила в углу на плащ.
Вечером принесли мертвого кота Юпитера, Вероника открыла дверь, предполагая увидеть мужа и собираясь сказать свое равнодушно-традиционное: «Где ты был? Я звонила в клинику…» — хотя никогда она в клинику не звонила, даже радуясь порою, что он не торопится домой… Но в тот поздний вечер, когда Приблуда так напугал ее, Вероника с нетерпением ждала Антона.