— Последнее, чего я сейчас хочу, — это напиться. Вместо этого я могу предложить тебе кофе.
— Я бы предпочел что-нибудь позабористее. Ты что, больше ничего не пьешь, кроме воды?
— Почему? Я по-прежнему ценю хорошие вина, однако стараюсь не перебарщивать, поскольку вином ничего не решишь.
Матье направился в кухню, сделав брату знак следовать за ним. Достав из холодильника бутылку шабли, он открыл ее и взял два бокала.
— Ты поклонник минимализма в меблировке, — сыронизировал Фабрис, указывая на пустой стол и пару скамеек из светлого дерева. — Здесь хватит места, чтобы устроить целый рок-концерт. Ты решил не обставлять этот дом?
— Да я впервые живу здесь так долго, раньше лишь изредка приезжал.
— У этой виллы огромный потенциал. Видел бы ее Жан, он сразу подкинул бы тебе кучу идей.
Упоминание о Жане, который работал в Лондоне в области недвижимости, не вызвало оживления на лице Матье.
— Жан не в состоянии пересечь Ла-Манш, можно подумать, у него морская болезнь.
Фабрису вдруг надоело играть в хорошего парня, и он раздраженно буркнул:
— По-моему, ты не любишь Жана, как, впрочем, и никого из нас троих. Ты всегда старался держаться особняком.
Матье невесело рассмеялся, пожал плечами.
— Ты говоришь бог знает что, Фабрис, и прекрасно это знаешь. Это как раз вы всегда держались в стороне, потому что я казался вам слишком маленьким да к тому же не бегал за вами, как преданная собачонка за хозяевами. И не старался заслужить капельку внимания вашей неразлучной троицы! Но ве́рхом моего несчастья, пожалуй, было то, что я не родился девчонкой, ибо мама уже озверела от мальчишек и не любила меня даже больше, чем остальных. Итак, прежде чем обвинять меня в том, что я держался особняком, тебе не помешало бы освежить память, она у тебя оказалась слишком короткой.
Слегка смущенный от нахлынувших воспоминаний, Фабрис некоторое время молчал.
— Но ведь все это было так давно! Мне очень жаль, что твое детство выдалось таким несчастным. И все же попробуем подойти ко всему взвешенно, более спокойно. Мне ведь и правда очень хотелось помочь тебе выйти из тво… твоей неприятности. Теперь, кажется, я понимаю, что у тебя возникли серьезные проблемы. Денежные? Или сердечного плана?
— Все, с меня довольно! — выпалил Матье, которого этот разговор окончательно вымотал.
Для него было верхом унижения показаться в глазах брата таким бессильным, но ведь он и был таким. Как бы ему хотелось сейчас заверить его, что все это полная ерунда и он готов взять в руки и свою жизнь, и свои дела, но у него абсолютно не было на это энергии, как бы он того ни хотел. А поскольку признаваться в собственной слабости было для него абсолютно невозможно, он удовольствовался тем, что прошептал:
— Фабрис, прости, мне нужно побыть одному.
— Чтобы и дальше заниматься пустыми размышлениями? Тебе это ничего не даст. Ну же, братишка, не напрасно же я приехал к тебе, давай присядем и поговорим обо всем хорошенько.
— Да пошел ты ко всем чертям! — взорвался Матье. — Он, видите ли, «приехал»! Просто подвиг совершил! Да от Руана отсюда нет и ста километров! И потом, я просто не желаю разговаривать с тобой ни о чем, не хватало только, чтобы ты, выйдя из моего дома, хвастался направо и налево в своей любимой манере страхового агента, как ты отлично все уладил. А уж если ты снова ощутишь жажду к долгим путешествиям, навести лучше маму, которая месяцами ждет не дождется, когда ты к ней приедешь.
— Не руби сплеча. Ты и понятия не имеешь, что такое моя жизнь. У меня пятеро сыновей, если ты, конечно, помнишь.
— Они уже взрослые.
— Большие детки, большие бедки. И каждому из них всегда чего-нибудь да нужно. Короче, я пашу как проклятый.
— Будь с этим осторожней, — усмехнулся Матье.
— Чтобы не кончить «выгоранием»?
— Ненавижу это модное словцо. И особенно… особенно, Фабрис, я не хочу, чтобы меня принимали за больного.
— Ну и за лодыря, конечно, тоже?
— У тебя редкий дар неправильно подбирать слова. Будь я настоящим лодырем, у меня было бы вышестоящее начальство, пособие по безработице или же справка, дающая освобождение от работы. В данный же момент я просто-напросто уничтожаю свой собственный книжный магазин и, как следствие, свои деньги. И главное, что мое полное осознание того, что это происходит, ничего не меняет. Мотор заглох, и я не только не знаю, как его починить, но даже не уверен, что хочу этого. Понимаешь?
— Не совсем, — признался Фабрис, покачав головой.
Он чувствовал себя подавленным, потому что перед ним был Матье, которого он не узнавал. Где был тот разъяренный борец, любыми путями стремившийся доказать во всем свою правоту? Где он, тот мальчишка, которого они в десять лет дразнили «телком», но который в двадцать превратился в несокрушимую скалу? Он испарился. Теперь перед ним находился раздавленный жизнью человек, безвольный, ни на что не способный. Интересно, читал ли он сейчас что-то вообще или же вместе с остальным утратил и страсть к книгам? Приехав сюда, Фабрис был уверен, что стоило ему затронуть гордость Матье или урезонить его, и тот немедленно отреагирует. Однако все оказалось совсем не так.