Затаив дыхание от созерцания этого прекрасного чуда и забыв на мгновение обо всем, кроме ее присутствия, я нетерпеливо оторвал свой глаз от микроскопа. Увы! когда мой взгляд упал на тонкое стекло, лежащее под моим инструментом, яркий свет от зеркала и призмы заискрился на бесцветной капле воды! Там, в этой крошечной капельке росы, это прекрасное существо было навсегда заключено в тюрьму. Планета Нептун была не более далека от меня, чем она. Я поспешил еще раз приложить свой глаз к микроскопу.
Анимула (позвольте мне теперь называть ее тем милым именем, которым я впоследствии наградил ее) изменила свое положение. Она снова приблизилась к чудесному лесу и пристально смотрела вверх. Вскоре одно из деревьев, как-то я их должен назвать, развернуло длинный ресничный отросток, которым оно схватило один из блестящих плодов, сверкавших на его вершине, и, медленно опустившись, держало его в пределах досягаемости Анимулы. Сильфида взяла ее в свою нежную руку и начала есть. Мое внимание было настолько поглощено ею, что я не мог отвлечься к решению задачи определить, обладает ли это необычное растение волевым инстинктом или нет.
Я наблюдал за ней, пока она поглащала еду, с самым глубоким вниманием. Гибкость ее движений вызвала трепет восторга во всем моем теле; мое сердце бешено забилось, когда она обратила свои прекрасные глаза в направлении того места, где я находился. Чего бы я только не отдал, чтобы иметь возможность окунуться в этот светящийся океан и плыть вместе с ней по этим пурпурно-золотым течениям! Пока я, затаив дыхание, следил за каждым ее движением, она внезапно вздрогнула, казалось, прислушалась на мгновение, а затем, рассекая сверкающий эфир, в котором она парила, подобно вспышке света, пронзила опаловый лес и исчезла.
Мгновенно на меня навалилась серия самых необычных ощущений. Мне показалось, что я внезапно ослеп. Светящаяся сфера все еще была передо мной, но мой дневной свет исчез. Что вызвало это внезапное исчезновение? Был ли у нее любовник или муж? Да, вполне возможно! Какой-то сигнал от близкого ей счастливчика завибрировал по лесным аллеям, и она подчинилась призыву.
Мучительные ощущения, когда я пришел к этому выводу, поразили меня. Я пытался отвергнуть убеждение, которое навязал мне мой разум. Я боролся с фатальным выводом — но тщетно. Это было так. Я не мог убежать от этого. Я любил существо.
Это правда, что благодаря чудесной силе моего микроскопа она приобрела человеческие пропорции. Вместо того, чтобы представить отвратительный аспект более грубых существ, которые живут, борются и умирают, в более легко разрешимых частях капли воды, она была светлой, нежной и непревзойденной красоты. Но для чего все это было нужно? Каждый раз, когда мой взгляд отрывался от инструмента, он падал на жалкую каплю воды, в которой, обитало все, что могло сделать мою жизнь прекрасной и я был счастлив от того, что знаю это.
Если бы она могла увидеть меня хотя бы раз! Если бы я мог на мгновение проникнуть сквозь мистические стены, которые так неумолимо воздвигались, разделяя нас, и прошептать все, что наполняло мою душу, я мог бы согласиться быть удовлетворенным до конца своей жизни знанием о ее дистанционной симпатии.
Было бы здорово установить хотя бы самую слабую личную связь, которая связала бы нас вместе — знать, что иногда, бродя по этим заколдованным полянам, она может думать о странном незнакомце, который своим присутствием нарушил монотонность ее жизни и оставил нежные воспоминания в ее сердце!
Но это было невозможно. Никакое изобретение, на которое был способен человеческий интеллект, не могло разрушить барьеры, воздвигнутые природой. Я мог бы наслаждаться ее удивительной красотой, но она всегда должна оставаться в неведении о восхищенных глазах, которые день и ночь смотрели на нее и, даже когда были закрыты, видели ее во сне. С горьким криком боли я выбежал из комнаты и, бросившись на кровать, рыдал, пока не заснул, как ребенок.
VI
Я встал на следующее утро почти на рассвете и бросился к своему микроскопу, я дрожал, когда искал светящийся мир в миниатюре, к которому стремились все мои мысли. Анимула была там. Я оставил газовую лампу, опоясанную регуляторами, горящей, когда ложился спать прошлой ночью. Я застал сильфу как бы купающейся, с выражением удовольствия, оживляющим ее черты, в окружавшем ее ярком свете. Она с невинным кокетством отбросила свои блестящие золотистые волосы за плечи. Она лежала, вытянувшись во весь рост, в прозрачной среде, в которой она легко поддерживала себя, и играла с очаровательной грацией, которую могла бы продемонстрировать нимфа Салмацида, когда она пыталась покорить скромного Гермафродита. Я провел эксперимент, чтобы убедиться, развиты ли у нее способности к размышлению. Я значительно уменьшил свет лампы. В тусклом свете, который оставался, я мог видеть выражение недовольства, промелькнувшее на ее лице. Она внезапно посмотрела вверх, и ее брови нахмурились. Я снова залил сцену под микроскопом полным потоком света, и выражение ее лица изменилось. Она рванулась вперед, как какая-то субстанция, лишенная всякого веса. Ее глаза сверкали, а губы шевелились. Ах! если бы у науки были только средства передачи и воспроизведения звуков, как это делают лучи света, какие счастливые гимны тогда заворожили бы мой слух! Какие ликующие гимны Адонаису наполнили бы трепетом озаренный воздух!