Второй год – боль и голод.
Новое открытие не заставляет себя ждать. Душевная боль, оказывается, страшнее телесной. Вывихнутые суставы, гематомы, растянутые связки, все это проходит. Горше осознавать, что тебя сначала обогрели и приласкали, а потом, как лишнего в помете щенка, вышвырнули за ненадобностью. Ты такая же, как все здесь. И какая разница, что твоим домом был Императорский дворец, а они ютились в лачугах. И лютый голод, сосущий, вызывающий спазмы, от которого темнеет в глазах. Наставники старательно не замечают, как старшие отбирают у младших и без того скудные пайки. Это и называется «школа выживания», умей постоять за себя, а если слишком слаб – терпи.
Третий год – голод и страх.
К этому времени подвальные крысы уже не кажутся тебе мерзкими тварями. Ну и пусть они охотятся стаей, главное: хитрость и скорость. Одно плохо, они учатся также быстро, как и ты. И значительно лучше видят в темноте. Но не это пугает. Что-то сгущается вокруг тебя, неясные тени, странные шепотки, ночные скрипы. И непроходящее ощущение тяжелого пристального взгляда. Холодок ужаса ползет по душе.
Четвертый год – страх и ненависть.
Все струны души натянуты до предела, слышно, как колки скрипят. Но самое подлое в этом липком страхе – неизвестность, ты не знаешь: чего ты боишься. Ты дергаешься от малейшего шороха, оборачиваешься от дуновения ветерка. Ты на грани срыва. И только тут понимаешь, что тебя намеренно доводили до такого состояния. И возмущение переплавляет страх в ненависть. Жгучую ненависть, которая звенит в тебе сталью катаны.
Пятый год – ненависть и пустота.
Ты уже не считаешь дни, ты скользишь по времени, не замечая его. Ненависть становится частью твоей души. Ты видишь вокруг только врагов и ждешь удара в спину каждую секунду. Ты постоянно готова к отпору. А внутри разливается пустота. Ты давно уже ни с кем не разговаривала, звук собственного голоса кажется тебе чужим. Твое сознание безлико. Пылающий яростью шар с вязким туманом внутри. Ты – никто, заготовка под воина.
Шестой год – пустота и новая цель.
Вызов к Настоятелю пускает легкую рябь по твоему безразличию. Что хочет сказать тебе этот лысый старик с холодными безжалостными глазами?! Ты выслушиваешь известие о том, что, оказывается, отдана в монастырь с высокой благородной целью: стать первой из удонэри, главой личной стражи будущей Императрицы, твоей младшей сестры. Это впечатляет, но не слишком, чувства твои застыли, как мухи в янтаре. Однако по размышлении ты начинаешь испытывать облегчение оттого, что поступку твоей семьи есть оправдание. У тебя появляется новая цель, ты оживаешь…
У Полины было впечатление: будто она с размаху врезалась в монолитную скалу.
– Извини, – виновато хмыкнула Наоки. – Сама засмотрелась.
Шумская перевела дух.
– И кто же тебе такой мощный блок поставил? – просипела она.
– Сама и поставила, – вздохнула хозяйка, снова отворачиваясь к раскрытому окну. – Забыть пыталась. Сломанные ребра, голодные обмороки, бессонные ночи. Двенадцать лет ада. Не самые радужные воспоминания, – она помолчала. – Но это лишь начало истории. Мне стукнуло двадцать, когда я прошла испытание и получила звание Мастера. И в ту же ночь на меня снизошла благодать, так что наутро я проснулась Аватарой Богини. Сначала я даже не поняла, что случилось. А Воительница, которая только и ждала воплощения, чтобы призвать своих жрецов к ответу, воспылала праведным гневом. Монастырь Хатаго мне потом пришлось возводить заново, я камня на камне от него не оставила. Под всплеск моей божественной ярости попали не только Наставники, но и ученики. К слову сказать, с Настоятелем у меня были особые счеты. Я не помню, как тогда уговорила Хатиману позволить мне самой отплатить своему мучителю, но сражалась с ним я, Наоки, и сама закрыла ему глаза. Лава моего негодования бурлила вровень с краями, грозя выплеснуться каждую минуту. Тогда я еще не понимала своего предназначения, осознание ответственности пришло позже. А в тот момент я просто ужаснулась своим деяниям, стоя на руинах. Чтобы уравновесить две сущности, живущие во мне, пришлось удалиться в пещеру для медитаций. В себя я пришла на третий день и поняла, что ничуть не ослабела, вера моих адептов поддерживала меня. Приступ праведного гнева удалось погасить, но мне не давала покоя жажда покарать негодяев, прикрывавшихся именем моей Богини. В итоге, я явила свой «грозный лик» этому миру. Каждый монастырь Нихона свято хранит предание о посещении божественной Аватары, – Наоки усмехнулась. – Для одних я стала судьей и палачом, для других – надеждой и избавлением. Справедливость восторжествовала. Но положение дел осложнилось: кто-то должен был занять место прежних Наставников, воинов кто-то должен был учить. И четыре года я провела, путешествуя по стране в поисках достойных преемников. Далеко не все встречи заканчивались мирно, я ведь не представлялась именем Хатиманы. Это только кажется: если учить всех одному и тому же, все получаются одинаковы. Ничего подобного. Многие, озлобившись на весь мир, стали ничуть не лучше тех, кто издевался над ними. Скажу честно, я изрядно проредила тогда боевой потенциал Нихона, но сомнений в своей правоте не испытала ни разу. В итоге, новые Учителя и выбранные мною Настоятельницы заняли свои места. Пришлось, правда, поделиться частицей божественной благодати, зато теперь через них я могу наблюдать за своими учениками, – она помолчала. – Ты спрашивала о мальчиках, которые рождаются в императорской семье. Открою тебе маленькую семейную тайну: долгое время в горном монастыре Осаки одним из Наставников служил мой брат-близнец Ичиро, имя это означает «первый сын». Я и не знала о его существовании, но встретив в провинции Кумино, сразу поняла: кто передо мной. Он тоже догадался, но виду не подал, пока я не открылась ему, мы были удивительно похожи, это ведь только для вас все нихонцы на одно лицо. Он так и остался для меня единственным мужчиной, достойным уважения. Ичиро умер около ста лет назад, не пожелав воспользоваться родственным отношением с Аватарой Богини. Воин чести и долга, – она вздохнула, плечи поднялись и опустились. – Итак, Хатимана привела в порядок свои дела и благородно отступила, позволяя мне привести в порядок свои. Видишь ли, Богиня в образе земной женщины должна прожить ее реальную жизнь, крестьянки или придворной дамы, тут как повезет. Поэтому выбора у меня не было, и пришлось вернуться в столицу, чтобы стать главой удонэри, личной стражи новой Императрицы.