Чтобы найти и поддержать действительно важное научное событие, популяризатор не должен идти по пути буквального перевода на «человеческий» язык научных терминов и событий. Нужно смотреть вокруг, искать связи, возникающие у открытия с «вненаучной» жизнью. Что значит — помочь людям выработать свое отношение? Это значит сказать им: вот, сделано открытие, — не пытайтесь его понять, это очень сложно. Но оттого, что оно произошло, станет возможно то-то, то-то и то-то. Например: оттого, что пересадили ген лягушки или червяка в картошку или в помидоры, они теперь могут лежать месяц и не портиться. Как это возможно с точки зрения генетики — «простому» человеку не так уж важно. А что от этого получают люди — очень важно и, главное, более понятно.
— Тут еще интересен запрос, идущий от самой аудитории. Ведь одно дело — то, что вы готовы предложить, и совсем, вероятно, другое — то, чего ждет зритель. Как вы думаете, чего люди ждут, и есть ли сегодня шансы у научно-популярных программ собрать сколько — нибудь большую аудиторию?
— Скажу сразу, что непосредственной обратной связи с аудиторией у нас сейчас нет. В советское время письма приходили мешками, и нас заставляли на них отвечать. А сейчас никто не пишет — даже по электронной почте. Конечно, возникают какие-то вопросы, предложения, но это просто в тысячи раз меньше, чем раньше.
Однако интерес вычисляется другими способами. Как правило, многих интересует сфера, связанная с медициной: собственное здоровье, перспективы лечения тех или иных болезней, пересадки органов… Далее, это вопросы, связанные со всевозможными глобальными проблемами: экология, климат, народонаселение, энергетика — хватит или не хватит на нашу долю газа или нефти… Здесь есть возможность вполне серьезного футурологического анализа. Словом, вполне реально составить перечень тем, так или иначе волнующих публику, и работать с ними.
— Насколько я понимаю, публику интересуют вопросы более-менее прикладные. А есть ли хоть в какой-то степени запрос на темы, связанные с фундаментальной наукой, с мировоззренческими вопросами, с сутью бытия, в конце концов?
— Я не уверен, что фундаментальные вопросы в чистом виде интересуют большую аудиторию. Вообще у научно-популярных программ есть своя постоянная аудитория. Во всем мире она не превышает пяти процентов населения, у нас — тоже. Вот, например, наши программы идут ночью — очень плохое время, люди жалуются, но тем не менее свой процент зрителей у нас есть. Пусть три процента, три с половиной, иногда меньше, иногда чуть больше, но есть. Например, наш сериал о генетике — «Код жизни» — набирал больше трех процентов.
Этот процент включает в себя прежде всего так называемую интеллигентную публику: людей с высшим образованием, привыкших работать со сложной информацией, интересоваться многим… — вот они и интересуются. Запрос этой аудитории на «фундаментальные» темы на самом деле не очень актуален, потому что знание о «фундаментальном» — это, как правило, устоявшееся знание, сформировавшееся лет 30–50 назад, со своим сложившимся языком, своей литературой; это — то, что изучают в вузах.
Но мы все-таки заинтересованы в вовлечении большего количества зрителей. Даже не из экономических соображений, а просто по сути просветительства — это наша основная задача: втягивать как можно больше людей, соблазнять их знанием. Мы, конечно, понимаем, что соблазнить человека малообразованного, не отягощенного высшим образованием или, может быть, не очень внимательно в свое время учившегося, и рассказывать ему впрямую о фундаментальных проблемах — дело довольно безнадежное. Тем более в условиях нынешней борьбы за зрителя вообще. При таком количестве каналов, как сейчас, слишком велик соблазн зацепиться за что-то другое. Приходится прикладывать усилия.
Поэтому мы, например, начинаем каждую программу с некоего «крючка», задача которого — зацепить зрителя чисто эмоционально, драматургически: с некой интриги, которая остановила бы руку на переключателе и заставила бы смотреть дальше. Когда речь идет о фундаментальной науке — это, как правило, тоже требует драматизации, поиска формы, сюжета, конструкции, которая была бы интересна зрителям.
Пару лет назад мы делали цикл «Братство бомбы», и первый фильм в нем был посвящен фундаментальным вещам — открытиям, восходящим к Кюри, Бору, Резерфорду… Мы держали внимание зрителя обещаниями, вовлекали его в ожидание предстоящего удовольствия и напряжения: шли от открытий в фундаментальной физике — к перипетиям и драмам, связанным с бомбой. Это один из способов.