Результаты: время ответа «верю» — 3,26 секунды, «не верю» — 3,7, «не знаю» — 3,66. Разница между принятием решения «верю» и решением «не верю» или «не знаю» составляла 12–13 %, то есть была статистически достоверной. Чем же это объяснить? По мысли исследователей, подобный результат подтверждает так называемое предположение Спинозы, который еще в XVII веке считал, что человек, которому предъявили некое утверждение, сначала признает его правильным, то есть соглашается; сказать «не верю» (как и «не знаю») труднее, так как для этого нужно сначала преодолеть инстинктивное желание согласиться. «Фраза, появляющаяся в очках перед глазами подопытного, — пишут авторы в статье под названием «Функциональная нейровизуализация согласия, отрицания и неуверенности», — воспринимается им как некий телесный объект, и его первое побуждение — признать этот «объект» реальным, то есть признать его содержание за «истину». Отказ от признания кажимости реальностью (то есть признание видимости истины) требует большего времени».
Почему так происходит? Примененный метод fMRI позволяет увидеть, в каких участках мозга в определенный момент нейроны работают особенно активно. Так вот, сопоставляя данные сканера с ответами подопытных, исследователи обнаружили, что в тот момент, когда человек признает вспыхнувшее перед ним утверждение верным («соглашается с ним»), в его мозгу активизируется тот участок, который обычно возбуждается при обучении, связанном с наградой. В тот момент, когда человек (после некоторой задержки) нажимает кнопку «не верю», активизируется область, связанная с негативными эмоциями, скажем, чувством брезгливости, отвращения, а то и боли, вызванной видом чужих страданий. И наконец, признание сомнений, неуверенности (то есть нажатие кнопки «не знаю») стимулирует область мозга, активную при разрешении конфликтов.
На основании полученных результатов можно предположить, что указанная Спинозой «естественная» последовательность человеческих побуждений (сначала желание согласиться и лишь потом несогласие или признание своего незнания) обусловлена особенностями нашей нейрохимии. Согласие возбуждает ту часть мозга, которая получает за свою работу допамин — нейромедиатор, стимулирующий центр наград, уверенность в себе и чувство собственной значимости: мыши, у которых электрод искусственно раздражает «допаминовый участок» в мозгу, готовы нажимать на кнопку сотни раз, не обращая внимания на голод. И напротив, в процессе признания чего-то неверным, не соответствующим «кажимости» (что-то мне в этой фразе не нравится — ага, вроде понял — она неверна), в мозгу выделяется какое-то иное химическое вещество, которое вызывает ощущение чего-то неприятного, а неприятного нам не хочется, и это тормозит признание фразы неверной. Чтобы сказать: «Не верно» — нужно преодолеть «мозговую» нейрохимию».
Отсюда следует ряд интереснейших выводов. Как пишет один из комментаторов, опыт Коэна, Харриса и Шеса подтверждает известную истину: соглашаться легко, сомневаться трудно. Когда я вижу то, что мне кажется верным, мне хорошо. Верное — красиво, верное — приятно. (Не отсюда ли принцип: истина прекрасна? Или расхожее мнение физиков — «правильная теория прежде всего стройна и изящна»?) Когда же мы видим то, что считаем неверным, нам становится хуже, мы не верим своим глазам, настолько нам неприятно. То же самое происходит, когда вообще не ясно, так это или не так. К чему все эти сомнения и внутренние конфликты? Проще поверить, чем проверить. Приятней согласиться, чем усомниться. Легче быть конформистом, чем скептиком.
Конечно, мы все это знали и раньше, но теперь это подтвердила наука. Мы поняли, что сама наша нейрохимия сформирована так, чтобы нас прежде всего, так сказать, «стихийно» тянуло к конформизму. Может быть, это проделки эволюции, в результате которых мы послушно ведем себя в стае, поскольку это увеличивает шансы на выживание, и поэтому она связала, фигурально выражаясь, слово «Да» с наградой, с выплеском допамина, с ощущениями приязни и спокойствия?
Вообще «нет» или «не уверен» — знаки несогласия и попытки думать, а химическим «наказанием» за это немедленно оказываются ощущения неприятия, неудобства и неуюта.
Впрочем, следует понимать, что нейрохимия — отнюдь не окончательный приговор. Все мы ее преодолеваем, когда начинаем сомневаться и думать сами. Просто из-за нейрохимии сомневаться и думать нам труднее, чем соглашаться. Недаром писатели из группы «Серапионовы братья» начинали письма друг другу так: «Писать трудно, брат». А так и тянет дописать: «А уж думать, брат, — и подавно…»