А потом больной Ильич переехал в Горки. Сиротливо стало на посту № 27, у его кремлевской квартиры. Не открывалась больше дверь. Не слышалось по утрам такое теплое и сердечное: «Здравствуйте, товарищ курсант!» С замиранием сердца следили мы за сводкой о здоровье вождя. Верили, что поправится. При очередном выпуске курсантов - в 1923 году - Ленина избрали Почетным красным командиром нашей военной школы. И вот - Ильича нет!
…Почетный караул предупредили на инструктаже: крепитесь, мороз доходит до 30 градусов, стоять на площади придется долго - с утра до позднего вечера. Нам выдали теплое белье, дополнительный паек и жир, чтобы смазать лицо.
…Шесть часов шли рабочие Москвы через Красную площадь. Они склоняли знамена у деревянного помоста, где лежал Ленин, покрытый алым флагом… Мы, часовые, стояли у красного гроба по тридцать минут. Сменившись, не шли греться, а возвращались в шеренги по обе стороны помоста. С опаской поглядывали на Спасскую башню - хотелось остановить стрелки часов. Но неумолимо приближались последние минуты прощания.
В 16 часов под первые дальние гудки разводящий Янош Мейсарош поставил меня и Арсентия Кашкина на пост у гроба. Мы стояли в ногах, два чекиста - в голове.
Помню, гроб подняли и медленно понесли. Я шел слева, Арсентий Кашкин - справа. Гул заводских гудков рос и крепчал. Затем глухо ударили орудия».
Григорий Коблов и Арсентий Кашкин шли по Красной площади - движущиеся капли в неподвижном океане, ибо миллионы людей в эти минуты остановились с поникшими головами. Они шли и чувствовали, как с каждым шагом сжимается сердце от горя. Дойдя до Мавзолея, Григорий Коблов и Арсентий Кашкин приставили ногу, повернулись лицом друг к другу и замерли с винтовками у входа. Так началась первая смена вечного караула.
Мимо них бережно пронесли красный гроб, в глубокой скорби прошли родственники Ильича, его боевые соратники.
Красная площадь запела «Вы жертвою пали в борьбе роковой…».
В эти минуты все радио- и телеграфные аппараты Советского Союза передали на весь мир бессмертный лозунг нашей эпохи: «Ленин умер - ленинизм живет».
Это было 27 января 1924 года.
Несмотря на стужу, народ с Красной площади не расходился еще шесть-семь часов. Все хотели поближе пройти к усыпальнице вождя. Напор был таким, что уже через несколько минут после внесения гроба в Мавзолей в дверях пришлось установить дополнительный караул. С каждой стороны входа стояло теперь по нескольку часовых - курсант и чекисты.
Мороз крепчал.
Часовые Григорий Коблов, Арсентий Кашкин и сменявшие их Сергей Сенчилло, Алексей Макаров, Николай Петров, Франц Балтрушайтис, Семен Соколов и другие курсанты и «осназовцы» полуроты не чувствовали ни усталости, ни холода.
Когда площадь стала наконец постепенно пустеть, сняли с поста чекистов. Лишь поздним вечером курсантов-кавалеристов Николая Дрейера сменили их товарищи из другого батальона 1. [1 К сожалению, пока точно не известны имена первых часовых другого поста - внутри Мавзолея, у гроба с телом Ильича. Один из немногих очевидцев - бывший курсант 3-й пехотной роты А. П. Разуев. полковник в отставке, подробно рассказал, как происходила эта волнующая скорбная процедура, но за давностью лет не запомнил фамилий.]
КЛЯТВА КРАСНЫХ КОМАНДИРОВ
В сентябре 1924 года первые часовые Григорий Коблов и Арсентий Кашкин и первый разводящий Янош Мейсарош окончили школу имени ВЦИК. Перед тем как разъехаться в разные полки, молодые красные командиры пришли в Мавзолей.
Был теплый вечер. Длинная очередь начиналась у Лобного места, тянулась параллельно Кремлевской стене, доходила до металлической ограды Мавзолея, круто поворачивала к Спасской башне и снова изгибалась к центру площади…
Шаг за шагом двигался человеческий поток. Красноармейцы, рабочие, крестьяне. В буденовках, кепках, черкесках. И среди них - три друга: Янош, Григорий и Арсентий.
…Далек Будапешт от Александров-Гая. В разгар первой мировой войны из этих городов мчались к фронту два воинских эшелона. В одном из них ехал унтер-офицер австро-венгерской армии Янош Мейсарош, в другом - русский солдат Григорий Коблов. Ждал повестку и 17-летний Арсентий Кашкин. Их, крестьян, посылали убивать друг друга. Одних «за веру, императора и отечество», других «за веру, царя и отечество». Но грянула Октябрьская революция, провозгласившая: «Мир - народам!» И они стали боевыми друзьями. Янош и Арсентий рубили махновцев в украинских степях, Григорий - белоказаков в астраханских. Отважных кавалеристов послали в знаменитую кремлевскую школу командиров. Там зародилась их большая солдатская дружба. Они учились в одном взводе, а на каникулы приглашали Яноша в свои родные места. Янош не раз говорил друзьям, что придет время, когда они вместе поедут отдыхать в социалистический Будапешт.