Хаммельбургский офицерский лагерь поначалу отличался от других. Здесь не дымили трубы «фабрик смерти». Гитлеровские власти пытались на первых порах соблюдать тут видимость законности, видимость человеческого обращения с пленными. К ним обращались по званию: «господин полковник», «господин генерал». Фашисты объявили о создании «исторического кабинета», где желающие могут-де писать историю боевых действий своей части. Эти «труды» с нетерпением ждала их разведка. С раннего утра и до поздней ночи над бараками гремело радио. Бравурные марши, потом «победная» сводка с фронта - взят еще один советский город, затем - опять рев марша. Однако, не полагаясь на всю эту демагогию, гитлеровцы установили голодный паек. Пленные съели всю траву на газонах и листья на деревьях, оказавшихся на территории лагеря. Немцы сулили лишнюю пайку хлеба и дополнительный черпак баланды тем, кто будет сотрудничать с ними.
Каждое утро истощенные люди выстраивались на поверку. На правом фланге - генералы, на левом - лежали трупы узников, умерших за ночь. После переклички трупы, облитые известкой, везли на тележках мимо строя, чтобы еще раз показать, что ждет тех, кто не будет служить Германии, чтобы усилить состояние обреченности, толкнуть на предательство.
Хаммельбург стал полигоном, где гитлеровская пропаганда испытывала свои новейшие методы «германизации». Фашисты старались пробудить в пленных самые низменные чувства, дать простор подлости, предательству, национальной розни.
Григория Тхора, отвергнувшего на допросах в Берлине предложения гитлеровцев перейти на их сторону (ему сулили пост начальника задуманного ими центра по обучению пленных советских летчиков полетам на немецких самолетах для войны якобы против англичан, а затем - должность командующего всей «национальной русской авиацией», виллу, земли и леса на Украине), привезли в Хаммельбург…
С тележки, которую два обессиленных пленных тянули к кухне, покатилась брюква. Шедший мимо заключенный схватил одну и вцепился в нее зубами.
Разъяренный охранник сбил его с ног и стал бить.
- Стой, негодяй! - раздался гневный голос. Увидев зверскую расправу, Тхор подбежал и схватил охранника за руку, сжимавшую окровавленную резиновую дубинку.
- Стой, негодяй! Кто дал тебе право убивать человека?
Охранник испуганно озирался. Со всех сторон раздавались голоса: «Так его, гада!»
Вскоре майор Николай Панасенко сказал Тхору:
- Есть верные люди, товарищ генерал. Они ждут вас сегодня вечером в инфекционном бараке.
Волевой и энергичный, Тхор сразу выделился среди узников. Один из них - Александр Поносов вспоминает, что каждая беседа с Тхором врезалась ему в память на всю жизнь. «Лагерь - это тоже война, - говорил Тхор. - И нам надо не просто бороться с тюремщиками за свою жизнь, а всеми способами воевать с фашизмом, доказывать неизбежность его поражения, удерживать колеблющихся от гибельного падения. И первое средство к этому - вера в победу своей Родины». А для этого требовалось товарищеское слово, способное придать силу и бодрость. Правда, это опасно: за коммунистическую пропаганду полагался расстрел. Но думает ли солдат, идущий в атаку на фронте, о пулях, могущих оборвать его жизнь? «Лагерь - это тоже война…»
Журналистка А. Юркова рассказывает: «Каждое утро Тхор подходил к доске, где немцы вывешивали фронтовые сводки. По пути к нему присоединялось много военнопленных.
- А ну, ребята, почитаем, о чем они сегодня брешут. - И начинал зло комментировать сводку.
- Так… - доносился его глуховатый голос. - Число сбитых русских самолетов… Эка, куда хватили! Считаем наоборот.
Чтение прерывалось крепкими шутками, смехом. Сводки воспринимались как вранье. И вскоре люди перестали подходить к доске объявлений».
Тхор смело выступил на собрании пленных, которое проводил геббельсовский пропагандист, и сказал, что Красная Армия освободит Европу от фашизма. Тхор подписал коллективный протест верховному командованию германской армии с требованием немедленно прекратить расстрелы советских военнопленных.