Отдадим должное Ливио Наричи: он не ограничился комментариями к чужим исследованиям и начал собственные уже на борту космического корабля. Программа экспериментов Наричи и его коллег состояла в следующем. Астронавты, участвующие в эксперименте, носили специальные шлемы; на внешней поверхности шлемов размещалось шесть детекторов элементарных частиц. Заметив световую вспышку, астронавт немедленно нажимал специальную кнопку, показания же детекторов позволяли установить, в каком направлении двигались попадающие в головной мозг частицы космических лучей. Анализируя эту информацию, исследователи выявляли (либо не выявляли) корреляции между появлением фосфенов и регистрацией частиц детектором. Они также устанавливали, движутся ли эти частицы непосредственно в глаз или их мишенью является оптический нерв, либо, возможно, область зрительной коры головного мозга.
На станции «Мир» такие эксперименты показали: в течение 26 часов космонавт наблюдал — естественно, речь идет об усредненных данных — 233 вспышки. В то же время следующая серия экспериментов, уже на МКС, позволяет говорить только о 20 вспышках в течение 7 часов. Необходимо учитывать, что через глаза астронавтов за одну минуту проходит в общей сложности около 20 частиц, а, следовательно, невозможно соотнести данную вспышку с какой-либо определенной частицей. Эксперименты усложняются, и в последней их модификации шлем снабжен также электродами, соединенными с электроэнцефалографом. Мы получаем, таким образом, возможность постоянного мониторинга мозговой деятельности и, если эксперименты пройдут удачно, сможем установить, какие именно участки мозга астронавтов возбуждаются при регистрации фосфена.
Проводя эксперименты на околоземной орбите, Наричи не оставляет без внимания лаборатории на Земле. Он, в частности, использует мощности синхротрона, находящегося в Дармштадте Общества по изучению тяжелых ионов. Получаемые с помощью синхротрона пучки атомов углерода используются для облучения больных с опухолями мозга, и многие из таких больных отметили, что видели фосфены. Прекрасно понимая, что проблема фосфенов является междисцплинарной, Наричи подключил к ее обсуждению химиков, поставив перед ними вопрос о природе химических реакций в светочувствительном белке родопсине. Родопсин играет ключевую роль в механизме зрительного восприятия, и Наричи заинтересовался, могут ли такие реакции быть «запущены» попадающими в него заряженными частицами. «Проблема фосфенов напоминает айсберг», — говорит итальянский физик. Откроется ли нам подводная часть этого айсберга до начала лунных и марсианских экспедиций, сможем ли мы определить, насколько опасны для их участников загадочные вспышки?
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ МИНИАТЮРЫ
Гуси-Лебеди
Петр Ростин
В детстве я очень любил слушать сказку «Гуси-Лебеди». Волновали меня не столько переживания девочки, отправившейся на поиски пропавшего брата, сколько путешествие самого брата на птичьих крыльях в дальние страны к передвижному домику на курьих ножках. (Может быть, эта сказка как-то повлияла на выбор профессии.)
Подросши, читая про Елену Прекрасную, которая превратилась в Лебедь Белую, про Василису Премудрую, да и про царя Салтана, я испытывал приятное тепло. Позднее в книгах по русской истории мне было отрадно узнать про Лыбедь, сестру трех легендарных основателей Киева.
Уже в более или менее сознательном возрасте в книге Г. Вернадского о происхождении русских я прочел о племени, тамгой (символом, точнее, изображением символа) которого была длинношеяя птица. Это племя русские называли лебединцами. Они то воевали с русскими и уводили пленных к своим кибиткам, то выдавали своих невест замуж за русских князей.
Тут у меня зачесались руки. Разжившись более или менее подробной картой СССР, я подчеркнул красным карандашом все названия с корнем «лебед», «лебяж». Красные черточки протянулись цепочкой от Прикарпатья через всю Украину и Поволжье до Алтайских степей. Там цепочка обрывалась среди названий тюркских — Салаир, Барнаул, Артышт, Тагул. И новых русских — Ленинск-Кузнецкий, Киселевск, Сталинск, Целинное.
Много позже меня по работе занесло в верховья Бии, между Саянскими и Алтайскими горами, в долину реки. Лебедь. Я подумал, что название ей дал какой-нибудь русский топограф по одному ему известным соображениям. Но местные старики объяснили мне, что я ошибаюсь. Русские топографы только перевели алтайское название реки Кукист, что и означает эту птицу. Объяснялись мы на пальцах и с помощью карандаша и листка бумаги, в алтайском я, так скажем, не силен. Никаких длинношеих птиц, даже домашних гусей, в округе не было. Однако мне твердо, хотя и не очень определенно, указали на верховья реки в сторону Шапшальского хребта. Мне это показалось сомнительным — какие там лебеди? Там горная тундра, если не ледники.