Борис Викторович начал с того, что «Союзы», первые космические корабли с человеком на борту, не имели передних иллюминаторов, так что космонавтам приходилось выполнять операции сближения со станцией и стыковки с ней, не видя стыковочного узла, а ориентируясь по перископу и экрану телекамеры. А это значит, что они вынуждены были определять свое местоположение в трехмерном пространстве с помощью двумерных образов на окулярах перископа или мониторе. Это все равно как ввести машину в узкий гараж, глядя на экран телевизора, что практически невозможно без специальной подготовки. Поэтому Раушенбах и его коллеги разработали целую систему маркеров и опорных точек, которыми космонавты пользовались при стыковках.
Когда Борис Викторович оставил свой высокий пост в нашей космической программе, у него впервые в жизни оказалось достаточно свободного времени, чтобы заняться тем, чем ему по-настоящему хотелось. Он стал внимательно анализировать работы старых и современных художников, чтобы найти ответ на давно интриговавший его вопрос: каким образом им удается точно отображать перспективу? Первой научной книгой, прочитанной им, где затрагивался этот вопрос, был «Разумный глаз» Ричарда Грегори. Раушенбах не мог не согласиться с точкой зрения автора — действительно, картины представляют собой уникальный класс объектов, видимых в одно и то же время как они сами по себе и как нечто, совершенно отличное от холста с нанесенными на него красками. Любая картина — это парадокс, ибо ни один предмет не может быть одновременно в двух разных местах или же быть сразу и дву- и трехмерным. Но именно так мы и видим любую работу художника. Обладая вполне определенным собственным размером, рисунок в то же время показывает нам истинные размеры человеческого лица, здания или корабля. Однако для того, чтобы дать возможность зрителю увидеть истинную перспективу, художник всегда вынужден прибегать к известным искажениям, и Раушенбаху удалось математически рассчитать величину этой необходимой коррекции, учитывающей особенности зрительного восприятия человека.
Фотография — это «неразумный» образ: камера воспроизводит тот образ, что отпечатывается на сетчатке глаза, а не тот, что мы «видим» после обработки мозгом. Художник интуитивно вносит в свою картину искажения, чтобы она точно передавала не увиденное глазом, а преобразованное мозгом. Таким образом, у художника всегда есть преимущество перед фотографом. А у скульптора, в свою очередь, есть преимущество перед художником, поскольку ему никогда не приходится решать задачу изображения объемного предмета на плоскости. Ему нет нужды ваять голову большей, чем она есть, а ноги — короче настоящих для того только, чтобы скомпенсировать ошибки зрительного восприятия, возникающие из-за неравного расстояния этих частей изображаемой человеческой фигуры от глаз зрителя. В нашем привычном трехмерном мире такую коррекцию автоматически ежесекундно делает мозг, анализируя «сфотографированные» глазом зрительные образы. Психологи, изучающие это явление, называют его «константностью размера». Например, люди, следящие за танцем балерины с галерки, воспринимают ее не как крохотную фигурку, а как женщину примерно такой же высоты, как и дама в соседнем кресле, хотя образ далекой балерины на сетчатке во много раз меньше образа этой близкой зрительницы.
А есть еще такое понятие, как константность формы. Например, все круги отражаются на сетчатке нашего глаза как овалы, а все квадраты отпечатываются на ней как ромбы, и лишь предыдущий опыт позволяет в каждом конкретном случае определить, чем в действительности является предмет, на который мы направили свой взор.
Какова же мораль, следующая из этой познавательной истории? Используя зрительные образы для иллюстрации своих работ, научный журналист, то есть человек, не только пишущий о науке, но и умеющий применять ее достижения в своем нелегком труде, обязан учитывать особенности человеческого восприятия. Художники знают об этих особенностях нашего зрительного восприятия подсознательно, они пишут интуитивно правильно и не ведают о тех искажениях, которые сами вносят в свои картины и гравюры. Психологи, изучающие зрительное восприятие человека, знают о нем все, но им не приходит в голову употребить эти знания на пользу научной журналистики. А математики вообще редко выражают свои идеи словами — их язык состоит из формул, графиков и таблиц. Отсюда этот, быть может, излишне детализированный, рассказ. Конечно, если бы мы могли сопровождать наши писания трехмерными скульптурами, это облегчило бы нашу жизнь. К сожалению, такое случается нечасто, хотя компьютерное представление позволяет делать подобные вещи.