В небольшой Белорусской ССР было четыре государственных языка: белорусский, русский, польский и идиш. Причем число школ для польских детей в процентном отношении в эпоху коренизации было даже больше, чем у самих белорусов. Но то, что творилось уже в 1939–1940 годах, было следствием постановления от января 1938 года. По сути, появляются целые контрреволюционные нации — от финнов и греков до поляков включительно. И поляки в начале Второй мировой войны стали, пожалуй, одной из самых контрреволюционных наций. Хотя были факты, которые показывают, что многие так называемые «простые люди», попавшие в эту мясорубку, пытались верить, что великий Советский Союз — это их новая родина. Например, начальник политуправления Киевского особого военного округа Пожидаев рассказывает, что во время демонстрации кинофильма «11 июня» в Старобельском лагере, известном по Катынской трагедии, в момент разгрома белополяков большинство офицерского состава из военнопленных, шипя сквозь зубы «пся крев!», покинули зал. А солдатская масса, наоборот, с восхищением смотрела фильм и кричала: «Правильно!» Разумеется, те, кто кричал «правильно», не были потеряны для советской власти. И тем не менее власть эта предпочитала поступать с ними своими способами, советскими. В декабре 1939 года были приняты соответствующие постановления. А в феврале 40-го все было сделано действительно без шума и в один день.
10 февраля 1940 года был сильный мороз, в отдельных местах ртуть в градусниках опускалась до 40 градусов. Около 40 тысяч одного только обслуживающего персонала, сотрудников НКВД, было задействовано для того, чтобы собрать, погрузить людей в вагоны и отправить их за тридевять земель. Нет, власть не боялась сопротивления, его и не было — все было тихо, мгновенно, без лишней огласки, по инструкции.
Это было лишь начало, первая волна депортаций. Взяли не всех, только осадников и лесников. А затем — уже в марте 1940 года, в катынском марте, — накатила вторая волна. Теперь вслед за осадниками пошли другие антиобщественные типы: фабриканты-заводчики, помещики-кулаки… Вот так, через дефис. Духовенство, крупные торговцы и домовладельцы, жандармы и офицеры, а также проститутки и уголовный элемент. Упоминание проституток означало, что депортировать могли любую женщину, потому что критериев для определения подобного социального слоя, естественно, не существовало, и брали, кого хотели. Это — еще 50 эшелонов, или 59 557. Пламенный привет кинофильму «Мечта»!
Помимо поляков, в списки фабрикантов-заводчиков и уголовных элементов попадали и местные украинские и белорусские жители, но среди депортированных интеллигентов их практически не было. В сфере образования в межвоенной Польше проводилась жесткая политика полонизации, вплоть до того, что детям в белорусских местностях запрещалось на перемене говорить на своем родном языке. Это очень серьезно настраивало население против поляков.
С апреля 1940 года под депортацию стали активно попадать и другие местные национальности. До 1941 года, как ни странно, из Западной Украины взяли чуть поменьше населения, чем из Западной Белоруссии, хотя последняя была поменьше: 51 788 человек в 1940 году было взято в Белоруссии, на Украине — 40 100 человек. Очевидно, опасность полонизации в Белоруссии ощущалась властями острее и серьезнее.
В октябре 1939-го этнически польский город Вильно, переименованный в Вильнюс, по тактическим соображениям был отдан «буржуазной» Литве, чтобы в 1940 году торжественно войти в состав Советского Союза, но уже как столица Литовской ССР… И деполонизация там проводилась уже силами самого литовского населения, а его там до 1939 года было всего 2 процента (примерно столько же до 1920-го, когда большевики впервые сделали такой роскошный подарок жадной литовской буржуазии, а потом, с интервалом в 19 лет, — второй).
Политика депортаций продолжалась. Планомерно, целенаправленно оставшихся «врагов народа» выявляли оперативным образом и порциями, частями отправляли в восточные районы гигантской страны. Больше всего — 42 тысячи — отправили в Архангельскую область на печально знаменитый лесоповал.