Музыка, танец, пение и многое другое из этой же области потому так ценятся нами, что дарят нам приятное удивление. Но они также одновременно служат еще и индикатором годности. Некто, кому дано в течение нескольких часов исполнять сложные танцевальные движения, не уставая и не сбиваясь с ритма, вне сомнения, обладает физической силой и умением управлять ею, а потому больше других годится быть отцом — или матерью — наших будущих детей. Тут уместно вспомнить павлина, достаточно сильного и терпеливого для того, чтобы отрастить и носить свой огромный хвост.
Или рассмотрим симметрию. Хорошо известно, что симметричные черты лица и симметрия тела воспринимаются как проявление красоты и сексуальной привлекательности. То, что мы ценим симметрию в артефактах культуры — не только в ювелирных изделиях, но и, скажем, в математике, основано на тех же самых универсальных механизмах восприятия и диктуется теми же самыми соображениями. Симметрия тела представляется нам предпочтительной потому, что она есть индикатор биологической годности — генам приходится хорошо поработать, чтобы сделать наше тело идеально симметричным. И человеку в творениях рук своих достичь симметрии тоже очень непросто. Человек, способный к физическим усилиям и самоконтролю, необходимому, чтобы выточить идеально симметричный каменный топор, в дарвиновском смысле более приспособлен к жизни, чем тот, кто этого не умеет, и потому у него больше шансов найти себе пару. Большой процент этих доисторических орудий труда не только прекрасно отточены, отполированы и симметричны, но — как свидетельствуют данные электронной микроскопии — ни разу не использовались. Спрашивается: для чего же они изготовлялись — ведь на это ушло много времени и сил? Отвечается: они делались ради их способности доставлять удовольствие своей безупречной формой и совершенством работы, что в свою очередь служило показателем пригодности для оставления потомства согласно второму эволюционному принципу — половому отбору.
Таким образом, танец, пение, живопись, стихосложение, искусство вообще, ремесло, создание симметрии, естественная и рукотворная красота, многие другие элементы культуры, а также, разумеется, творения научной журналистики как вершина интеллектуального развития человечества, даже если они не написаны в стихах, все это требует второго принципа эволюции для своего понимания и объяснения.
Это значит, что все наиболее яркие достижения искусства или науки, к примеру, моцартовская «Eine Kleine Nacht Musik» или «Yesterday» Битлзов, многие гравюры Эшера, равно как известные любому школьнику теорема Пифагора и таблица Менделеева, незабываемы для нас из-за удивления, которое они у нас вызвали, из-за приятного интеллектуального сюрприза, который они нам подарили, и благодаря восхищению, которое мы испытали по отношению к людям, их создавшим.
Примеров интеллектуальных сюрпризов можно привести множество. Оставаясь в рамках Эшерианы, — вот один из них. Летом 1988 года в различные порты Средиземного и Черного морей заходил теплоход «Лев Толстой», зафрахтованный международной организацией «Форум моло-дых архитекторов». Несколько сот молодых людей почти из всех европейских стран, а также Турции и Японии, сходя на берег, искали вдохновения для участия в конкурсе «Круиз», проходившем под девизом «Пространство цивилизации XXI века». И когда судно готово уже было бросить якорь в Варне, конечном пункте путешествия, международное жюри подвело итоги конкурса. Одной из наград была удостоена работа московского архитектора Александра Зосимова «Исправленный Бельведер». Он взял за основу известную гравюру Маурица Эшера, изображающую красивую, но невозможную в нашем трехмерном мире конструкцию, геометрическую несообразность которой демонстрирует ее фрагмент — Человек-на-скамейке с кубоидом, макетом «Бельведера» в руках, и преобразовал ее в обычную, спокойную земную архитектурную форму. «Существует хорошо всем известный мир Эшера с его особым, необычным пространством, — значилось в пояснительной записке, сопровождавшей проект. — Предлагаемая работа — метафора пространства XXI века. Оно, как легко видеть, отличается от пространства, созданного воображением художника». Какое из них «правильное», а какое «искаженное» — этого Зосимов не говорил, но его изобразительная метафора наталкивала на мысль, что в грядущем тысячелетии мир станет более естественным, более близким нашему привычному человеческому способу воспринимать окружающую действительность, в том числе ее пространственные свойства.