Отсюда следует, что нам неплохо бы использовать эти знания, адресуясь к различным типам аудиторий. В частности, наши шутки и юмор вообще имеют больше шансов быть понятыми и принятыми женской аудиторией, как, впрочем, и слезы на глазах наших слушателей или читателей тоже будут по преимуществу женскими.
Вывод. Особый подход к различным группам читателей, слушателей или зрителей в нашей работе важнее, чем во многих иных журналистских профессиях, поскольку способности и желания понимать сложные научные идеи, даже изложенные наилучшим возможным образом, у людей очень разнятся.
В научной журналистике, в отличие, скажем, от поэзии, невозможно писать о чем-либо, не зная предмета досконально, в деталях, основываясь лишь на интуиции и чувстве прекрасного.
«А поэзия, прости Господи, должна быть глуповатой», — писал Пушкин Вяземскому весной 1826 года. Скажи он сегодня такое нам о научной журналистике, рассчитывать на прощение свыше у него не было бы никаких оснований. Ибо научному журналисту нужно знать о проблеме, про которую он собрался писать, во всяком случае,
так же хорошо, как ученые, ею занимающиеся, а желательно — еще лучше. Поэтому на внедрение в тему уходят недели, месяцы и годы, не говоря уж о немалых интеллектуальных усилиях. Мне, например, понадобились шесть лет жизни, чтобы написать книгу о математических рукописях Карла Маркса, — она называется «Мы были тогда дерзкими парнями.», и притом у меня был еще очень хороший соавтор[1]. Минимум четыре года на моем письменном столе лежала рукопись «Мимолетного узора»[2], почти столько же — «Геометрическая рапсодия»[3].
Да и другие книги написались не вдруг. Эта сторона нашего ремесла кристально ясна — в тему надо проникать очень глубоко. Не столь очевидно другое утверждение: но все-таки существует граница, дальше которой нам идти нельзя, своего рода «точка невозврата», как у летчиков. Иначе мы потеряем способность видеть проблему сверху, извне, и писаниям нашим грозит опасность превратиться из хорошей журналистской работы в плохую научную. Другими словами, научный журналист обязан нырять в океан фактов и их обобщений так глубоко, чтобы увидеть проблему до самого дна, в ее мельчайших деталях, но в то же время суметь потом выплыть наружу и рассказать людям об увиденном — естественно, своим простым, понятным, красочным, поэтическим и метафорическим языком.
«Каждый портрет, написанный с истинным чувством, есть портрет художника, а не натурщика», — писал Оскар Уайлд в «Портрете Дориана Грея». Эти слова не только верны — они для нас инструктивны. Если вы пишете без чувства, то это будет просто отчет о событии, подобный строкам милицейского протокола: «голова потерпевшего находится на проезжей части» — и более ничего. Но как только испытываемые вами чувства начинают проявлять себя в ваших писаниях, читатель начинает любить — а порой, наоборот, ненавидеть — автора.
Не ученого, о котором идет речь, не науку, которой занят герой вашей статьи или книги, а вас самого, человека, который ведет рассказ. Об этом всегда надо помнить научному журналисту — он ни в коем случае не должен становиться «альтер эго» своих героев, он не имеет права слишком глубоко погружаться в их работу или жизнь. Он обязан оставаться самим собой, чтобы представить на людской суд «портрет художника, а не натурщика».
Опасность нырнуть слишком глубоко всегда подстерегает научного журналиста, потому, в частности, что люди, о которых он пишет, и дела, которыми они заняты, в огромном большинстве случаев близки ему и, в терминах нашего прошлого анализа, дарят ему приятный сюрприз. «Драма идей», быть может, самая увлекательная из всех драм — не только литературных и театральных, но и тех, что случаются с нами в реальной жизни. Ученые принадлежат к тому редкому типу людей, которые становятся тем привлекательнее, чем больше вы узнаете об их делах, мыслях, надеждах, планах, ошибках и находках. Нам, научным журналистам, это приносит и добро и зло. Добро, потому что контакты с ними дают нам вдохновение и будят наше воображение. Зло, потому что контакты эти таят соблазн стать одним из них и таким образом утратить свои профессиональные качества. Но прежде, чем что-то утратить, надо это что-то иметь. Вот об этом, в сущности, и шла речь в «Размышлениях вслух».
1
Отрывки из этой книги, написанной в соавторстве с Анатолием Меламедом под общим псевдонимом «Лев Католин», читатели «Знание — сила» могли прочесть в №№ 3, 4 и 5 за 1968 год.
2
Частично опубликована в «Знание — сила» — «Мозг живой, бодрствующий, работающий» в № 10 за 1974 год, «Ископаемые концепции» — в № 9 за 1979 год и «Феномен Лурии» — в № 12 за 2007 год.
3
Начало ей положено так именно и названными публикациями в «Знание — сила» в №№ 1, 2, 9 и 12 за 1970 год и последовавшей за ними серией статей «И видны в саду даже формулы» в №№ 9, 10 и 11 за 1971 год.