– Куда же ты все время так торопишься! Говорю же, поболтаем… – расслышал он сквозь шум в ушах знакомое кваканье. – Полежи, расслабься.
– Да идите вы все! – психанул путешественник. – Подскочил, стряхнул с себя лягушку и побежал, куда глаза глядят. Кровь из разодранной щеки стекала под воротник.
И не удивительно, что следующая выбоина в дорожном покрытии обернулась новым полетом, ударом виском о что-то твердое и очередным забытьем.
Открыв глаза, Сергей обнаружил себя в помещении, заполненном старинной мебелью и полумраком. Он провел рукой по щеке и ощутил там корку засохшей крови.
– Я чувствую боль, – убедил он себя, – значит, все это наяву. Боль – самый верный признак моего существования.
– Выспались? – проворковала вошедшая дама в кринолинах. – В этой комнате у нас ампир. Иногда я вдруг чувствую, что никак не могу обойтись без ампира. Он мне просто необходим, чтобы сохранить самочувствие. Вы как?
– Мне бы еще вздремнуть, – сказал Сергей, чтобы оправдаться, и поплотнее закрыл глаза.
Очнувшись в следующий раз, Сергей увидел вечер – темный, теплый, душистый. Прямо за открытым окном куст сирени и два силуэта – мужской и женский. Томный голос.
– Я говорю про это небо среди облаков. Какой дивный цвет! И страшный и дивный. Вот уже правда небесный, на земле таких нет. Смарагд какой-то.
– Раз он в небе, так, конечно, небесный. Только почему смарагд? И что такое смарагд? Я его в жизни никогда не видал. Вам просто это слово нравится? – спросил парень в широких штанах и безрукавке странного фасона.
– Да. Ну, я не знаю. Может, не смарагд, а яхонт… Только такой, что, верно, только в раю бывает. И когда вот так смотришь на все это, как же не верить, что есть рай, ангелы, божий престол…
– И золотые груши на вербе…
– Какой вы испорченный, Толя. Правду говорит Дарья Сергеевна, что самая дурная девушка все-таки лучше всякого молодого человека.
Сама истина глаголет ее устами, Киса.
Платьице на ней было ситцевое, рябенькое, башмаки дешевые; икры и колени полные, девичьи, круглая головка с небольшой косой вокруг нее так мило откинута назад…
Парень положил руку на ее колено, другой обнял за плечи и полушутя поцеловал в приоткрытые губы. Она тихо освободилась и сняла руку.
– Что такое? Мы обиделись?
– Девушка прижалась затылком к косяку окна. И Сергей увидел, что она, прикусив губу, едва удерживает слезы.
– Да в чем дело?
– Ах, оставьте меня…
– Да что случилось?
Она прошептала:
– Ничего… – и, соскочив с подоконника, бросилась прочь.
Парень сплюнул и пожал плечами:
– Глупа до святости! Однако… – и зашагал следом.
Сергей приподнялся на локте и увидел, как парень скрылся в ближайшем кустарнике, а потом еще некоторое время лежал и хлопал глазами.
– Доездился! – наконец выговорил он. – Так что даже время покатилось черт знает куда. Или это фильм какой снимают? – хотел, было, встать, но не обнаружил для этого никакой причины – даже выйти помочиться – и снова уснул.
Проснувшись среди ночи, он уже не осознавал, где находится. Сон это или явь. Место и время стали эпохами и спутались в его воспоминаниях. Он не мог отличить места, в которых жил прежде, от мест, в которых только мог бы жить. Поскольку возможность для него давно обратилась реальностью. Но, уже поэтому, сама реальность переставала существовать.
Реальность оттого и реальность, что не может быть многовариантна. Не так ли? Или может? И тогда ряд кармических судеб позволено продлевать не только вдоль – сквозь время, но и поперек – в пространствах миров, порожденных возможностью. А возможность – это тот же поезд, в двери которого можно войти. Или остаться?
И, значит, прав философ, говоря, что каждый новый миг из личинки, именуемой человеком, нарождается новая личность. И все-таки что-то здесь было неправильно. И время снова преследовало его своими несовпадениями и несвоевременностью. И, может быть, оттого Сергей стал так высоко ценить своих друзей, нелогичные поступки и любимую женщину. И так отчаянно пытался вернуть ее, потому что связывал с ней обретение подлинности собственной жизни.
Потому что никакая философия не может изменить мир, и никакие загадки истории или авантюры не способны вернуть интерес к жизни, если утерян стержень существования. И единственным посылом к действию оказывается тезис: «Мне скучно!»
«Две жизни, – процитировал он Рильке. – Ты не с этой и не с той, и жизнь твоя то ввысь парит, то дремлет, то молча ждет, то все вокруг объемлет – то камнем обернувшись, то звездой».
– Кто обеспечивает синхронность – вот в чем вопрос. – Высказал он и сел на кровати. – Смотритель – старый черт – так ничего и не сказал об этом.