Экслибрисы М. Достоевского. Коллекция Б. Вилинбахова, Некрасовская библиотека. Москва
К большой радости В.С. Нечаевой, Милий Федорович, утративший почти все семейные связи и «мало интересовавшийся своим знаменитым родственником», оказался все же обладателем одной из рукописей своего деда — Михаила Михайловича Достоевского (старшего брата писателя), которую он и преподнес ей.
Это была черновая тетрадь, куда М.М. Достоевский заносил на рубеже 1840-х — 1850-х годов записи, относящиеся к задуманным им произведениям, отдельные подслушанные им в народе выражения и замечания. Кроме того, там были наброски к незаконченному роману «Деньги» и к также незаконченной пьесе «Мачеха».
Подарок пробудил в исследовательнице интерес к личности и творчеству старшего брата Федора Михайловича Достоевского. Она захотела написать о нем книгу.
Тяжелая атмосфера жизни Милия Федоровича отразилась и в письме к М.В. Волоцкому:
Не откажите через подателя сего сообщить мне в письменной форме, в каком положении мои дела у проф. Н.К. Кольцова. Могу ли я рассчитывать хотя бы на академический паек; и какие формальности нужны для того? Вопрос о санатории или вообще об улучшении моего положения, вероятно, затянется, а между тем я голодаю, и паек (если его можно получить) мне был бы очень кстати. Кроме того, я сижу без копейки и очень прошу Вас, если нетрудно, пустить в мою пользу подписной лист, может быть, можно будет собрать хотя бы немного денег. Конечно, было бы самое лучшее, если бы Вы приехали лично ко мне: было бы удобнее переговорить, кроме того, я подготовил Вам кое-что о Достоевском новое; жду Вас очень и Вашего ответа через подателя сего, как бы тяжел для меня он ни был. Лучше знать горькую истину, чем ждать напрасно. Простите, что отнимаю у Вас время, еще раз жду Вас и Вашего ответа на интересующие меня вопросы. Крепко жму руку.
Весной 1923 года в жизни М.Ф. Достоевского наконец происходит некоторое облегчение: 16 марта благодаря хлопотам М.В. Волоцкого и В.С. Нечаевой, а также помощи Наркома здравоохранения Н.А Семашко его переводят в университетскую клинику, а оттуда — в общежитие Дома ученых ЦЕКУБУ. Приблизительно в это время с Милием Федоровичем встречается его дальняя родственница — Лидия Алексеевна Спивак-Иванова (внучка сестры писателя, Веры Михайловны). Вот что она рассказывала автору этих строк при личной встрече:
В 1924 году я перебиралась в Казань с Кавказа, где мы тогда жили, проездом через Москву. Сестра Елена предложила мне посетить Милия Федоровича Достоевского, которого раньше я никогда не видела… Он показался очень старым. Потому, наверное, что был совсем седым. Он говорил, что очень много работает, но я ведь ничего в его работе не понимала.
Над чем же в это время работал Милий Достоевский? Об этом можно судить по списку его публикаций, представленному в комиссию учета научных работников Академии наук СССР: статья «Искусство Китая», обзор «Новые востоковедные журналы за границей», а также рецензии 1925–1926 годов в журнале «Печать и революция». Одновременно Милий Федорович собирал материалы для составления биографического сборника отечественных востоковедов, распространяя среди коллег специально разработанную им анкету. Увы, эта работа осталась незаконченной.
Память другой его родственницы — Елены Юрьевны Агарковой (племянницы Л.А. Спивак-Ивановой) — сохранила курьезный эпизод, явно относящийся к этому времени:
В своей зарубежной переписке он всегда подписывался как «Милиус». Дело в том, что однажды Милий Федорович получил от кого-то из немецких коллег письмо, адресованное… «фрейлин Эмилии Достоевской».
Из-за чрезвычайной редкости имени в жизни Милия Федоровича часто возникали курьезные ситуации. Первый казус произошел с ним еще при крещении. В письме к Анне Григорьевне Достоевской его отец — Федор Михайлович (младший) — признавался:
Все удивляются, что я дал такое ему имя, дал я его в честь великого музыканта Балакирева. Даже поп, и тот был поражен и не хотел его крестить, пока я ему не показал в святцах это имя, тогда только он его окрестил.
Елена Юрьевна Агаркова поделилась и подробностями от личной встречи:
Я помню его при посещении в 1936 г. Нас познакомила моя тетка — Елена Алексеевна, общавшаяся с Милием Федоровичем на протяжении всех лет его болезни. Когда мы пришли, он сидел в кресле у стола в маленькой комнате, наподобие кабинета. Во всей атмосфере помещения не было ничего больничного. Одна его нога была закинута на другую, хотя он вряд ли мог сделать это сам, без посторонней помощи. Помню его удивительно (мне кажется, как и у всех Достоевских) красивую голову. Ее форма легко читалась под короткими, совершенно седыми волосами. Черты несколько удлиненного, хорошо выбритого лица привлекали своей гармоничностью. Содержание нашего разговора совершенно не сохранилось в моей памяти, скорее всего, мы говорили о каких-нибудь пустяках. Наружность и манера вести себя обнаруживали в нем человека «старой формации», это подчеркивалось и впечатлением от приятного, баритонального голоса. В ту нашу встречу он показался мне очень яркой и значительной личностью.