Было уже поздно, и я испугался, что она звонила и, не застав меня, больше не станет набирать мой номер. Я бросился принимать душ, каждую секунду высовывая голову из кабины, чтобы не прозевать звонок.
Но Сильвия позвонила. Я, весь мокрый, ринулся к столику, где стоял аппарат. С бешено бьющимся сердцем. Судя по голосу, Сильвия была рада услышать меня. Но она явно торопилась и успела только сказать: "Звоню из автомата, здесь полно народу, давайте встретимся в кафе "Селект" на Монпарнасе, поедим… ну, пока!.."
Я едва успел ответить: "Еду!" и со страшной скоростью стал напяливать на себя самый парадный наряд: зеленовато-синие брюки и серый пиджак. Шик да и только!
На улице я схватил такси — редчайшее событие в моей жизни, но — к дьяволу экономию!
Я еще не говорил вам, что живу возле площади Нации и езжу главным образом на метро. У меня есть машина — старая колымага, — но она большей частью стоит в гараже при доме моей матери, в Коломб[21].
Я сразу заприметил Сильвию на террасе "Селекта": ее рыжие волосы горели факелом, озаряя хорошенькое личико.
Дрожа, я поспешил к ней.
Она была не одна!..
Рядом сидел какой-то тип лет тридцати, весьма недурной наружности, это я вынужден был признать. С досады я сбавил скорость. Но все же постарался подойти к столику с радостным лицом.
— Добрый вечер, Люсьен.
— Добрый вечер…
Я не глядел на ее соседа, и ей пришлось представить его мне; лишь тогда я соблаговолил взглянуть на него.
— Это мой приятель, Патрик.
Я небрежно пожал протянутую руку.
— Мы вместе работаем, — продолжала Сильвия, — и вы можете полностью доверять ему.
Кажется, она почувствовала возникшую неловкость. Я сделал над собой усилие. Надо же было доставить ей удовольствие.
— Вы, значит, тоже журналист?
Он как-то странно усмехнулся, перед тем как ответить:
— Ну да… журналист.
Тут как раз подошел гарсон за заказом. Сильвия попросила джин с содовой, Патрик — кружку пива, я — пастис.
Мы молча выпили. Обстановочка была весьма напряженная. К счастью, выдув свое пиво, Патрик встал и распрощался.
— Пока, Сильвия, созвонимся.
Он не пожал ей руку, и это меня огорчило. Значит, обычно они целуются на прощанье.
Слегка кивнув мне, он исчез в толпе на бульваре. Я закурил. Сильвия глядела на меня с чуть иронической усмешкой.
‘ Пригород Парижа.
— Вам не понравился мой приятель?
— Ну… почему же… С чего вы решили, что он должен мне не понравиться? — Это звучало явно неубедительно. Я попытался сменить тему: — Надеюсь, он ничего обо мне не знает?
— Конечно, нет! Я же обещала вам, Люсьен.
Она положила свою руку на мою, и я тут же поверил ей.
— Где мы поужинаем? Я жутко голодна.
— Где вам будет угодно, сегодня вы командуете парадом, — ответил я, нежно пожимая ее пальчики.
С минуту она смотрела на меня своими ясными глазами.
— Давайте забежим в закусочную, купим чего-нибудь поесть — и ко мне. Согласны?
Я думаю, моя просиявшая физиономия была самым красноречивым ответом.
Ужин получился царский: я самолично сварил макароны, и мы съели их с холодным цыпленком. "Бруйи"[22] текло рекой, мы болтали невесть что, и нам было весело.
Я потягивал коньяк, сидя на шикарном белом кожаном диванчике. Сильвия жила в Сен-Жермене, на улице Сены, в маленькой квартирке под крышей. Белые стены, завешанные яркими плакатами, множество книг. Сильвия отправилась на кухню "навести порядок". Я смирно сидел на месте в ожидании, когда она снова окажется рядом, чтобы выпить кофе. Ей нужно было серьезно поговорить со мной, — так она сказала в начале ужина. Я и на это был согласен. Я заранее был согласен с каждым ее словом. И только решил про себя скрыть от нее кое-какие факты, которые считал слишком уж компрометирующими.
Сильвия вошла в комнату с дымящимся кофейником и чашками. И со своей потрясающей улыбкой. Она молча разливала кофе, а я пожирал ее глазами. И сам не замечал этого, пока она вопросительно не взглянула на меня.
— Что такое, Люсьен?
— Ничего. Просто смотрю на вас и думаю: до чего ж вы красивая! Вот и все.
Она явно была польщена, даже чуточку смутилась и, не ответив мне, поднесла чашку к губам. Я протянул ей бутылку коньяка и рюмочку, извлеченную мной из буфета. Она налила ее до половины и, поджав ноги под себя, устроилась поудобнее в кресле.
— Ну, так что нового в этой мерзкой истории, которой мы занимаемся?
Взгляд ее посерьезнел, обретая профессиональную зоркость. Она вновь почувствовала себя журналисткой.