Сильвия налила себе еще виски.
Я обводил взглядом стены, книги, рядами стоявшие на полках.
Сильвия встала. Отбросила назад тяжелую копну волос. Потом посмотрела мне прямо в глаза.
— Надеюсь, все, что ты рассказал, — правда.
Я не ответил. Она подошла к книжным полкам, словно захотела выбрать себе книгу, потом обернулась ко мне.
— Хочешь остаться здесь?
Я поставил стакан на столик из черного дерева.
— Нет… я знаю, что это невозможно…
— Почему ты так думаешь? — Ее голос стал жестким. Она продолжала: — У тебя нет другого выхода, милый…
— Я не хочу впутывать тебя во всю эту мерзость. Сильвия невесело усмехнулась.
— Да я уже в нее впуталась, как тебе известно. Ну так вот: останешься здесь. Выходить никуда не будешь. Попробуем вместе разгрести эту помойку. Но ты не должен проявлять никакой личной инициативы. Все будем решать и делать только вдвоем. Хорошо?
"Никакой личной инициативы…" Сколько раз мне приходилось слышать эту фразу! Но из ее уст слышать её было неприятно. Однако возражать я не стал. Я безмерно радовался тому, что больше не чувствовал себя одиноким.
— Конечно, все, что ты делаешь, хорошо, Сильвия…
В ее взгляде промелькнула ирония. Она хотела что-то сказать, но сдержалась.
Дождь по-прежнему тренькал за окном. Было около пяти вечера, на улице почти стемнело.
Сильвия вышла "чего-нибудь купить", — так она объяснила.
Оставшись в одиночестве, я почувствовал себя совсем маленьким.
— Я тут как следует поразмыслила: всё против тебя.
Сильвия сидела выпрямившись на полотняном складном стуле. Мы наскоро перекусили какой-то колбасой, которую она принесла из магазина. Теперь Сильвия уже не выглядела такой жизнерадостной, как в предыдущие дни. Вид у нее был серьезный, строгий, жесткий.
Она повторила:
— Всё против тебя.
Я молча ждал продолжения. Теперь судьба моя зависела только от нее.
Наверное, Сильвия тоже это понимала: она уже больше не спрашивала моего мнения.
— Если Бертье сделает то, о чем он сказал Брюну, ты можешь приготовиться к любой, самой страшной подлости. Он навесит на тебя троих мертвецов, убийство консьержа, не говоря уж о Брюне…
Сильвия не глядела на меня. Можно было подумать, что она ищет решение сложной математической задачи.
Она поежилась.
— Твое поведение в последние дни также отяготит твою вину. То, что ты облаял Маршана за несколько часов до его гибели, твои едкие замечания о полицейском ремесле, о коллегах… Очень все это скверно.
Горько было слушать облеченные в чужие слова мои собственные мысли. И, однако, это помогало мне навести в них порядок. Одному Богу известно, как я в этом нуждался!.
Сильвия продолжала свой монолог:
— Ты ничем не можешь доказать виновность Бертье ни в одном из совершенных преступлений, так ведь?
Я кивнул.
— Н-да…
Не хватало еще, чтобы у нее опустились руки. Только не это!
— Я пойду позвоню, сиди здесь.
И Сильвия ушла в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Я встал, чтобы налить себе чего-нибудь выпить. В одной из бутылок оставался коньяк, я плеснул себе полстаканчика. И опять уселся, сложив руки на коленях, словно примерный школьник. Из спальни доносился приглушенный голос Сильвии. Я даже не пытался прислушиваться — таким усталым и опустошенным чувствовал себя. Не нужно забывать, что еще несколько часов назад в меня стреляли, а потом я сам убил человека… И мой упадок духа объяснялся не бесхарактерностью и не безволием. У меня были смягчающие обстоятельства.
Через несколько минут Сильвия вернулась в гостиную. Лицо ее было по-прежнему замкнутым. Она заметила, что я пью, но от упреков воздержалась. Просто не налила себе, и все.
— Сейчас к нам зайдет один приятель, — сказала она и включила телевизор.
Мы молча, ни разу не засмеявшись, посмотрели "Театрик Бувара". Потом она переключила на другую программу.
Пошли "Новости дня" со стандартным набором сообщений о пролитой крови и всяческих ужасах. Я пропустил это мимо ушей. У меня не было ни сил, ни желания сочувствовать другим.
Но когда диктор объявил, что в квартире одного полицейского обнаружен труп его собрата по профессии, меня это все же вогнало в шок. А ведь я был к этому готов. Наверное, они еще не раздобыли мою фотографию. И это меня слегка утешило, так как давало отсрочку хотя бы до завтрашнего дня.
Теперь боязнь моя превратилась в уверенность: в поиски активно включились все силы полиции и жандармерии.