— Ну вот, зато теперь мы знаем, что впереди будет еще жарче.
— Твоя правда! — сказал я ему, ответив улыбкой на улыбку.
Мне здорово полегчало. А что я вам говорил!..
Мы не торопясь пустились в обратный путь. Пожарные наводили порядок на площади. Рабочие-строители пытались поставить на опоры опрокинутые на бок времянки. Мало-помалу возобновилось уличное движение. Шоссе было усеяно осколками стекла, камнями и прочей дрянью. Все это скрипело под колесами машин.
В автобусах мы поснимали каски. Потом сообща распили нисколько оставшихся банок теплого пива. И только когда я поставил гранатомет в стойку, до меня дошло, что я давненько не видел Маршана.
Я огляделся. Черта с два! Никакого Маршана.
Я окликнул Бенара.
— Ты Пино нигде не видал?
— Нет.
И он призадумался.
— В последний раз я его видел, когда мы гнались за теми психами.
— Черт побери! — пробормотал я. — С тех поп и я его не видел. Вот проклятье! Неужели он не выбрался из того чертова дома?!
Бертье здорово психанул, когда я тихонько сообщил ему об отсутствии Маршана. Он выслушал, потирая ладонью свой хобот и зло уставившись на меня. Когда я дошел до эпизода у заброшенного дома на улице Дювивье, он взорвался:
— Идиоты безмозглые! — орал он с пеной у рта. — Ну, где он теперь, а? Я же вам вдалбливал: никакой личной инициативы!
Мы стояли метрах в десяти от автобуса; наши парни обернулись, чтобы полюбоваться на разнос, жертвой которого я стал.
Все еще пыхтя и ругаясь, Бертье направился к "Рено-14", в которой сидели офицеры во главе с Дельма. Я застыл на месте в ожидании кары. Капрал доложил обстановку майору, который спокойно выслушал его. Когда Бертье смолк, Дельма проворно вышел из машины и направился ко мне. Не глядя на меня, он произнес:
— Проводите нас туда, где это произошло. Мы рассмотрим ваше дело и дело тех, кто был с вами, позже. Возьмем с собой несколько человек — и в путь. Ну, шевелитесь же, старина!
— Э-э-э… но мы только хотели…
— Молчите! Пошли!
Ну говорил же я вам, что не умею объясняться с начальством.
Почти бегом мы снова прошли по тому же маршруту. Квартал по-прежнему выглядел как поле боя, хотя стычка давно уже кончилась. Теперь мостовую оккупировали консьержи. Вооружившись метлами, тряпками и ведрами и недовольно ворча, каждый из них пытался привести в божеский вид свой отрезок тротуара.
Повсюду группками стояли жители квартала, оживленно обсуждая события дня. При нашем приближении они умолкали, а некоторые тут же расходились. Но за нашей спиной разговоры тотчас возобновлялись. И всякого рода шпильки. По поводу нашей полной бесполезности. По поводу беспомощного правосудия. И порочной политики правительства.
На улице Дювивье с виду все было спокойно. Ни мини-баррикад, ни опрокинутых мусорных ящиков, ни развернутых поперек улицы машин.
— Здесь, — сказал я Дельма.
Мы остановились перед старым домом, довольно красивым, но явно находящимся в стадии ремонта. У подъезда валялись пустые мешки из-под цемента, в подворотне стояли упаковки облицовочной плитки. Дверь была приоткрыта. Дельма вошел внутрь. Там было темно. На месте выключателя я обнаружил торчащие в разные стороны концы проводов. Я щелкнул зажигалкой.
Казалось, ремонтные работы, если таковые тут вообще когда-нибудь велись, давным-давно прекращены. В вестибюле царила мерзость запустения.
Огонек зажигалки высветил стопки старых газет, одеяла и еще какие-то полуистлевшие лохмотья. Настоящая крысиная нора. Или логово бродяг. Странно — в таком квартале!..
В глубине, там, где обычно находится каморка консьержа, виднелась полусгнившая дверь, наполовину сорванная с петель. Дельма пересек вестибюль и одним пинком сбил ее. Я следовал за ним, держа зажигалку, как факел. Мы вошли внутрь.
Я сразу увидел подошвы армейских ботинок, торчавших из кучи мокрых коробок. И Дельма тоже. Носком я отшвырнул прочь этот хлам. Да, перед нами лежал Маршан, с багровым месивом вместо лица, с окровавленными руками, судорожно скрюченными на животе. Ни носа, ни рта — просто каша из мяса и костей. Не глядя на меня, майор подобрал каску, валявшуюся поодаль, подцепив ее пальцем за ремешок.
Слова не шли у меня из горла, но нужно было во что бы то ни стало нарушить гробовое молчание, повисшее в комнате.
— Они свистнули у него пушку, — выдавил я, указав на зияющую кобуру.
И поскорей выбрался на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха.