— Заберите эту мерзость, прошу вас, теперь пистолет не имеет значения, преступник признался.
Мелк взял оружие.
Надзиратели приступили к обходу камер, Хойман устало следил за ними. Проходя по коридору, надзиратели заглядывали в глазки. Когда один из них подошел к камере Брикциуса, Хойман погасил сигарету. Мелку показалось, что шеф не в силах больше бороться с усталостью. Надзиратель заглянул, обернулся к сержанту, который стоял неподалеку, открыл камеру и вошел. Сержант бросился за ним. Вскоре они вышли, и сержант, бледный и испуганный, сообщил:
— Мертв.
Хойман тяжело поднялся, приблизился к отворенной двери и заглянул. Стопек-Брикциус лежал, застывший в судороге, с залитым кровью лицом.
— Легко отделался, — констатировал Хойман, — слишком легко.
И пошел к лифту. Доехав до своего пятого этажа, он на этот раз направился к кабинету. Зажег лампу, сел за стол, подперев голову ладонью, и на минуту прикрыл глаза. Мертвая тишина охватила его. Сквозь прикрытые веки он видел свет лампы. Между небом и землей не оставалось больше ничего, что бы он хотел узнать или сделать. Никчемный мерзавец, который не имел права видеть солнце, подох. Отлично. Но его сын, Вики… Через час или два вернется из Мерклина Ваня с людьми…
“Это было необходимо”, — так сказал он Ване. Комиссар уже все знал, когда вместе с Хойманом был в камере Стопека.
Но откуда-то из самых глубин, вместо щадящих слов о том, что другого выхода не было, всплывали правдивые: “Я убил его, потому что обещал: справедливость восторжествует. Я обещал гражданам, а после оттингенского убийства обещал Книппсенам. А что мне оставалось? Смотреть, как ему надевают петлю за оттингенское убийство? Моему сыну? Когда-то я сам сделал все, чтобы смертную казнь не отменяли. И теперь на нее обрекли бы моего сына за убийство, совершенное моим собственным оружием”.
Снова вспомнились слова Вани:
“Его бы не казнили”.
“Его бы казнили, — слышал он свой ответ, — или приговорили пожизненно, а это одно и то же. Он был совершеннолетний. Зато спасена честь. А мерзавцу из Брюсселя не помогло бы то, что не он убил мальчика из Оттингена. За убийства в Кнеппбурге и Цорне его повесили бы все равно”.
Он снова слышал, как благодарит Ваню за помощь и говорит:
“Дело закрыто, я ухожу…”
Советник вынул из ящика письмо на меловой бумаге в конверте со вчерашней датой. Шел первый час ночи, и он исправил “5 апреля” на “6”. Нет смысла переписывать все. Утром министр, как только получит письмо, выразит свое глубочайшее сострадание и даже постарается тактично уговорить поработать еще немного, хоть они никогда не любили друг друга. В конце концов министр примет отставку. Он больше не может возглавлять полицию. После трагедии, постигшей сына, это исключено. После ужасающей трагедии, известной только ему и Ване, служить совершенно невозможно.
Зазвонил телефон. Полицейский врач сообщил из подвального этажа, что Стопек отравился сильным ядом, действующим спустя примерно час после приема. Хойман позвонил инспектору Мелку и успокоил его:
— Не волнуйтесь, инспектор, какие могут быть угрызения совести из-за мерзавца, не заслуживающего права на жизнь. Я имею в виду сержанта Амброза и Рота, который переодевался пьянчужкой, — это ведь они обыскивали карманы арестанта и не заметили яда, где-то им припрятанного.
Совершенно обессиленный, Хойман закрыл глаза.
Через час после возвращения Вани из деревни Мерклин, когда тело сына привезли в город, Хойман вызвал шофера и поехал домой.
Было темно и безлюдно, но утро приближалось, скоро должен наступить рассвет. Хойман знал, что вот-вот заработают типографии по всей стране, выйдут специальные утренние выпуски, перед его глазами всплывали аршинные заголовки на первых полосах, жирно набранные подзаголовки, появятся, возможно, и первые снимки лесной опушки с поваленной сосной.
…Четвертая жертва детоубийцы — сын главного советника криминальной полиции Хоймана…
…Брикциус арестован 5 апреля…
…Брикциус совершил в тюрьме самоубийство…
Подъезжали к дому. В одном из окон Бернарда Растера горел свет. Растер собирается в поездку, но не в Оттинген, там работа закончена. У Хоймана царила полная тишина и темнота. Спал наверху полковник Зайбт, понятия не имея о том, что случилось. Спал камердинер, который честно служил ему и заботился о коллекции оружия, спала экономка Бетти, они ничего не подозревали.
Хойман прошел по темному холлу. Когда поравнялся с псевдоантичной консолью, белеющей в темноте, телефон коротко звякнул. Случается.